Владимир Фалеев - Дом моей судьбы

— Сознательный или несознательный — так все говорят…

— Вот, вот, откармливаем акселератов! — Лицо Александра помрачнело. — Акселераты… Одышечные юные бездельники, малоподвижные и послушные, сидят и слушают учителя, а у них сердце детренировано! Они и задачки неплохо решают, и на уроках бойко отвечают. А куда годны? В армию? В социальный конфликт? Человек не дух и тело, он многоветвистый характер! А то разводим безвольных всезнаек, трусливых мыслителей. Человек не камера, которую можно накачать знаниями.

— Но ценность мысли вы не отвергаете?

— Что за ерунда? Конечно, нет! Но если человек не мыслитель, то у него есть какой-то другой талант. И высшая ценность — характер.

— Погодите! — спохватился я. — Душа — это что? Психика! У всякого живого человека есть тело и психика! Разве не так?

— Ох! Опять двадцать пять… То есть двадцать три, — засмеялся Александр. — Вы с компасом когда-нибудь работали? Представьте себе, что шкала компаса была бы из двух меток — «север» и «юг». И никаких больше делений не имелось. Как бы современные навигаторы брали курс самолетам, кораблям? Когда-то круг компаса был разделен на шестнадцать секторов, затем его разметили на тридцать два румба. Ныне полная окружность имеет шкалу в триста шестьдесят градусов…

— Да знаю я это! Но психика у человека имеется?

— В том-то и дело, что деление человека на два «сектора» — «душа» и «тело» — условно! — воскликнул Александр. — Вообразите, что штурман в определении направления движения корабля допустил ошибку в один-два градуса. Корабль собьется с курса. Уйдет черт знает куда! На местности получится громадная ошибка.

— Да неужто у нас нет психики? — удивился я.

— Есть, есть! — разочарованно махнул рукой Половников. — Даже христианство создало не две, а десять заповедей! Но дело не в психике и теле, а в характере. Мы разделили характер на двадцать три «сектора» воспитания.

— Воздействуете на психику и на тело?

— Вот как вы затвердили догматы!.. — Половников обиделся. — «Тело» и «психика», «физическое» и «психическое», «духовное» и «бездуховное», «сознательное» и «несознательное». Это упрощение. Это молот и наковальня, которыми разбивали глыбищу богословия. Но такими грубыми инструментами ни человека не воспитаешь, ни общество не скуешь. Нужны современные тонкие инструменты.

— Все мне понятно, — примиряюще глядел я на Половникова. — Но какие же такие требуются инструменты, чтобы заменить «сознание» или «психику»?

— Ну, знаете! — Александр возмутился. — Толкую вам, толкую… Что такое «сознание»?

— Мышление, — заторопился я.

— Даже этого вы не знаете, — улыбался, вздыхая, собеседник. — Понятие «сознание» шире, чем «мышление». В структуру его входит и восприятие информации, и запоминание, и переработка информации. Значит, сознание — это и речь, и память, и мышление. Уже три ипостаси! Вы теперь меня поняли? Три! Есть центр мышления — это одно, есть центр головной памяти — это другое, есть центр речи — это третье! Воображение — четвертое и так далее… Если мы в обучении и воспитании ребят не будем учитывать всех центров, если мы не расчленим понятие «сознание» на более тонкие категории, то мы же ничему ребят не научим! Скажите, привычка — это сознание?

— Не знаю…

— То-то же! Хоть признались, что не знаете! Есть ученики, у которых отменная память, они легко все запоминают. И сообразительность хорошая. Но если у них не выработать привычки физически трудиться, то при всей их «сознательности» на ваш манер, то есть при умении мыслить, толку в работе от них не будет. Они окажутся несознательными! А дело-то не в сознательности, а в отсутствии привычки трудиться. Ленин учил, что противопоставление материального и идеального оправдано только для гносеологических исследований и «за этими пределами оперировать с противоположностью материи и духа, физического и психического, как с абсолютной противоположностью, было бы громадной ошибкой». Убедительно?

— Разумеется.

— И вот мы разделили характер на двадцать три субстанции: совесть, волю, страх-агрессию, мышление, память… За зиму подготовили группу ребят к парашютному прыжку с самолета. Как? Нужно это?

— А вдруг кто-нибудь… — вырвалось у меня.

— Типун вам на язык! — перебил меня Александр, лицо его опять стало строгим. — Я ведь был первым секретарем райкома комсомола. А потом вдруг стал директором школы… Началась моя новая жизнь с трагедии. Может, рассказать?