Владимир Фалеев: Дом моей судьбы

Я пожал плечами.

— Король строг, королева своевольна. Каждый день парикмахеры крутят им волосы, укладывают в прически, гримеры маскируют морщинки кожи на лицах, пудрят; модельеры ловко драпируют пороки фигур дорогими тканями. Возле царственных особ вьются портные, композиторы, поэты, музыканты, режиссеры, сценаристы… Особы выходят в зал… Загораются огни юпитеров. Операторы наводят камеры. Танцевать и петь будут только король с королевой! В зале пусто. Гости сидят дома на диванах, едят суп с курицей и, глядя в окошечко телеэкрана, обсуждают игру артистов…

— Короля и королевы?

— Да, короля-экрана и королевы-эстрады!

Но молодежь должна иметь свои балы, свои песни, сама играть и танцевать. Раньше Лермонтов скучал на великосветских балах, а у нас в школе интернатские мальчишки и девчонки развлекались, сидя перед экраном многие часы. Зрелища атрофируют инициативу! Воспитатели спокойнехоньки — ребята сидят и не шалят. Как хорошо!

— Что же вы предложили?

— Сами комсомольцы теперь придумывают практические ситуации для закалки характеров.

— Что такое характер?

— Единство генотипа, фенотипа и социотипа! — торжествующе произнес он; видя, что я непонимающе трясу головой, добавил: — Характер — потенциальная личность, а личность — реализованный в поступке характер.

— Все равно непонятно.

— У нас любой комсомолец, даже пионер и октябренок, перечислит вам все двадцать три свойства своего характера. Мы их называем ветвями.

— Двадцать три ветви? — засмеялся я. — Человек не дерево.

— Еще какое дерево! Ребята создали школьную науку — характерологию. Психология разделяет личность на восемь субстанций, а мы для удобства на двадцать три. — Он лукаво сверкал крепкими, плотно подогнанными зубами. — Своя комсомольская наука.

— Назовите хотя бы одну ветвь.

— Пожалуйста — любовь.

— Любовь — ветвь характера?

— Конечно! Разрабатываем эмоциональные, разные проблемные ситуации, через которые пропускаем себя. Это и есть тренинг. Ездил недавно в Москву, побывал в министерствах, у писателей, композиторов. Драматурги сочиняют пьесы для театров, композиторы песни — для певиц, для хоров, поэты стихи — для книг. Каждому платят деньги. А где режиссеры комсомольского субботника? Где песни молодежного праздника? Для окончания школы, проводов в армию, посвящения в рабочий класс, просто для похода, для костра… Где они? Умерли активные народные, устарели. Для новых ситуаций нужны свежие. Необходимы сценаристы молодежных ситуаций. Был Гайдар, придумал тимуровское движение. И больше нет писателя, который бы что-то дал для ребячьей жизни. Погибла у нас девушка-комсомолка, мы все участвовали в похоронах. Не отпевать же ее в церкви?!

Он умолк. Голубые глаза выжидающе моргали.

— Ищете себе неприятности — в похоронах… — начал я, но, наткнувшись на обострившийся взгляд, смолк.

— Эх, вы! — разочарованно вздохнул собеседник. — Не мы ищем, а жизнь ищет. Я же говорил: обучают ребят в Лесной школе-интернате педагоги-предметчики. А характеры развивают все кому не лень: и кочегары, и сердобольные старушки, и злые соседи, которые не переносят ребячьего гама и смеха. Раньше у нас главной заботой было просвещать учащихся. Это мало! Теперь тренируем характеры, все их ветви.

— Погодите! — перебил я Половникова. — А как же с головой? С просвещением ее? Сами же пели гимн Зевсу! Из его головы — железные дороги, спутники, одежда, учебники… — Потрепав Александра по плечу, я сел на противоположную от него полку. — Если голову не начинять знаниями, то останется порожней…

— Ха-ха-ха! Вот как я вас объегорил! Ха-ха-ха! Ясно море! Попались вы мне в сеть! Вы идеалист! Натуральный Гегель! Ха-ха-ха! — Он не мог унять смеха, скорчившись на полке, утирал слезы кулаком. — Ну не Гегель? Чистый мракобес! Не подозреваете, что проповедуете богословскую ерунду!

Смирнехонько сидел я на полке возле столика, недоуменно взирал на розовощекого Александра, который сверкал крупными, чуть выпирающими вперед зубами — хохотал.

— Ладно, ладно… Вам смешно, а мне непонятно… — примиряюще говорил я, даже обижаясь на его наглый смех.

— Ну как же вы не мистик, если всерьез поверили, будто все железные дороги и спутники добыты из человеческой головы! Это и есть идеализм! Бог вам, значит, дал разум, а от разума мысли… Так? Но это же рассуждения Сократа, Платона и Аристотеля! Так попы людям внушали. Еще Декарт: «Я мыслю, следовательно, я существую…» Это же вранье! Если я сплю, разве не существую? А если воображаю, но не мыслю, то уже меня нет? Ну а если просто работаю, то опять же я исчез? Предположим, не могу изобрести новый автомобиль, то уже неполноценный? Нет, ясно море! Александр Матросов закрыл грудью амбразуру фашистского дзота! Это геройство! Великая ценность! Нам дороги и мальчишки, которые будут воинами, рабочими, спортсменами, мы ценим и красоту девушек, и материнство женщин, и вежливость соседей, и бескорыстную любовь к Родине, и общительность собеседника. Разве не так? Богословы внушали: человек — сосуд, а сознание зажжено в нем богом. И эта ерунда варьируется на все лады. Если бы у человека ничего, кроме бытия и духа, не было, то он бы походил на сообщающийся сосуд, в котором сознание то повышается до краев, то понижается…