Владимир Фалеев - Дом моей судьбы

— Какой же принцип наблюдения? — Я взял со стола кипу напечатанных на машинке листов.

— По двадцати трем ветвям…

— Ах, опять эти самые…

— А как же иначе! — Он устало махнул рукой. — Сами ребята отыскали эти факты в книгах… Есть у нас один дотошный парень, Гаврик Матюшкин, аккуратный, педантичный. Он рассылал письма в мемориальные музеи — в село Лермонтово Пензенской области, в Пятигорск. Теперь школа имеет книги воспоминаний о поэте, полное собрание его сочинений, разные исследования жизни… Читайте, читайте. Начните лучше с одной из ребячьих работ о поэте. Это, собственно, документы из книг. Вспомните свой возраст поры любви и соловьев. Там, у Ксении, есть тоже заметки о Лермонтове, но имеются и ее личные стихи: «Время выбирать жениха, — это не хи-хи и ха-ха. Если лужи пролитых слез, Значит, что-то было всерьез». Завтра обсудим. А сегодня, уж простите, я устал ужасно.

Уйдя на кухню, я затворил за собой дверь. Несмотря на долгую дорогу, утомление не чувствовалось, свежие впечатления взбодрили организм настолько, что спать абсолютно не хотелось, и, разложив на кухонном столике предложенные мне материалы, я углубился в чтение.

Летние каникулы 1829, 1830 и 1831 годов Мишель проводил в подмосковном имении Е. А. Столыпиной — в Средникове. Там он постоянно жил в окружении девушек — Сашеньки Верещагиной, Сони Бахметьевой и Екатерины Сушковой. Соня была уже тридцатилетней, Саша — двадцатилетней, а Кате исполнилось восемнадцать. Естественно, шестнадцатилетний юноша влюбился в самую молодую, красивую и остроумную — Катю. Старшие девушки были внимательны с кузеном-острословом, прощали ему проступки, зато сверстница, чувствуя себя уже невестой на выданье, более взрослой, чем ее поклонник, не видя в нем подходящей партии, подсмеивалась над ним по всякому поводу. Ее высокомерие и шутки больно ранили самолюбие поэта.

Далее — слово самой Екатерине Сушковой, написавшей о Лермонтове уже в 1837 году (первая редакция), когда она еще не была замужем и жила в селе Федосьине. Ее записки, факты, рассказанные ею, сверенные с признаниями самого Лермонтова, позволяют нам воссоздать достаточно достоверно натуру поэта.

Москва. 1830-й.

«У Сашеньки встречала я в это время ее двоюродного брата, неуклюжего, косолапого мальчика лет шестнадцати или семнадцати, с красными, но умными, выразительными глазами, со вздернутым носом и с язвительно-насмешливой улыбкой. Он учился в Университетском пансионе, но ученые его занятия не мешали ему быть нашим кавалером почти каждый вечер на гулянье и на вечерах; все его называли просто Мишель, и я так же, как и все, не заботясь нимало о его фамилии. Я прозвала его своим чиновником по особым поручениям и отдавала ему на сбережение мою шляпу, мой зонтик, мои перчатки, но перчатки он часто затеривал, и я грозила отрешить его от вверенной должности».

Весной Москва пустела. Все разъезжались по деревням.

«Сашенька уехала в деревню, которая находилась в полутора верстах от нашего Большакова, а тетка ее Столыпина жила от нас в трех верстах, в прекрасном своем Средникове; у нее гостила Елизавета Алексеевна Арсеньева с внуком своим Лермонтовым. Такое приятное соседство сулило мне много удовольствия, и на этот раз я не ошиблась. В деревне я наслаждалась полной свободой… Сашенька и я по нескольку раз в день ездили и ходили Друг к другу, каждый день выдумывали разные parties de plaisir [1] Увеселительные прогулки (франц.) . , катанья, кавалькады, богомолья; то-то было мне раздолье!»

«Сашенька и я точно, мы обращались с Лермонтовым, как с мальчиком, хотя и отдавали полную справедливость его уму. Такое обращение бесило его до крайности, он домогался попасть в юноши в наших глазах, декламировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлучен с огромным Байроном. Бродит, бывало, по тенистым аллеям и притворяется углубленным в размышления, хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его зоркого взгляда. Как любил он под вечерок пускаться с нами в самые сентиментальные суждения, а мы, чтоб подразнить его, в ответ поддадим ему волан или веревочку, уверяя, что по его летам ему свойственно прыгать и скакать, чем прикидываться непонятым и неоценимым снимком с первейших поэтов.

Еще очень подсмеивались мы над ним в том, что он не только был неразборчив в пище, но никогда не знал, что ел, телятину или свинину, дичь или барашка; мы говорили, что, пожалуй, со временем он, как Сатурн, будет глотать булыжник. Наши насмешки выводили его из терпения, он споривал с нами почти до слез, стараясь убедить нас в утонченности своего гастрономического вкуса; мы побились об заклад, что уличим его в противном на деле. И в тот же самый день после долгой прогулки верхом велели мы напечь к чаю булочек с опилками! И что же? Мы вернулись домой утомленные, разгоряченные, голодные, с жадностью принялись за чай, а наш-то гастроном Мишель, не морщась, проглотил одну булочку, принялся за другую и уже придвинул к себе и третью; но Сашенька и я, мы остановили его за руку, показывая в то же время на неудобосваримую для желудка начинку. Тут не на шутку взбесился он, убежал от нас и не только не говорил с нами ни слова, но даже и не показывался несколько дней, притворившись больным».