Лев Правдин - Океан Бурь. Книга вторая

— А вам разве жить скучно? — сочувственно спросил Володя и этим вопросом совсем доконал Хорошуна. Тот взмахнул рукой и тяжело, словно камень, уронил ее, бухнув ладонью о землю. Даже звон пошел.

Но ответить он не успел — на крыльцо вышла Елена Карповна и, обернувшись, протрубила в коридор:

— Чего мы там сидим в духоте? Да и тут, как в парилке. Быть дождю. Володимир, погляди-ка на своего капитана.

Над крышей застыл в неподвижности черный кораблик. Нет, капитан не вышел из своей каюты. Он только немного приподнялся над палубой, подозрительно поглядывая на горячее небо. Он не любит штиля, не доверяет обманчивой тишине.

— Будет дождь, но только завтра! — выкрикнул Володя. Увидев удивленные и заинтересованные глаза Хорошуна, он объяснил: — Капитан еще не встал на вахту…

— А тебе и в самом деле весело, — проговорил Хорошун так удивленно, словно он впервые увидел человека, который не знает скуки.

— А, Хорошун! — воскликнула мама. — Ты ко мне?

Все еще с интересом разглядывая Володю, Хорошун проворчал:

— Нет. Тебя мне и в типографии хватает, вот докуда… — Он поднял ладонь над своей головой и пошевелил пальцами. — К Вовке я.

— И то хорошо. — Мама засмеялась и села на резную скамейку у крыльца.

Елена Карповна закурила и, как всегда, начала расхаживать по двору мимо крыльца. А там, прислонясь плечом к косяку, застыла Александра Яновна.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал нерешительно Хорошун.

Но не успел он попрощаться, как распахнулась калитка и вошел Ваоныч. Он даже не просто вошел, как все, а влетел, словно его кто-то втолкнул в калитку. Володя даже шею вытянул, заглядывая: кто бы это мог быть? Но никого там за Ваонычевой спиной не оказалось.

Увидев такое большое общество, он остановился.

— Добрый день… — проговорил Ваоныч неуверенно.

— Хватился. Да уж теперь почти вечер, — ответила Елена Карповна, разглядывая сына. — С чем пожаловал?

— Мне, собственно, надо с тобой поговорить и с Валентиной Владимировной…

— Нет, — резко ответила мама, — говорить мне с вами не хочется.

Ваоныча почему-то даже обрадовал такой ответ. Шагнув вперед, он прижал к сердцу ладонь.

— Я очень понимаю ваше состояние, поэтому и пришел, чтобы объяснить…

— Пришел, так и объясняй, — разрешила Елена Карповна. — Ничего, говори при всех. Напакостил на весь белый свет, ну и объясняй всем. — Она стояла против сына, большая, грозная, и ждала.

Ваоныч отнял руку от груди и плавно отвел ее в сторону, словно удивляясь, как это так получилось, что у него требуют объяснения. Большие его губы скривились, и Володя испуганно подумал, что Ваоныч сейчас громко, на весь двор, заплачет, и очень удивился, услыхав его спокойный и даже чуть насмешливый голос:

— Я и сам в недоумении оказался, прочитав статью, подписанную научным сотрудником…

— Твоей женой, — подсказала Елена Карповна.

— Какое это имеет значение? У нее свое мнение, с которым надо считаться и уважать… Или хотя бы узнать его…

— Ты хочешь сказать, что ничего не знал?

И снова, прижав ладонь к сердцу, Ваоныч объяснил:

— Знал, конечно. Но не мог же я грубо вмешиваться…

— Вот как? — раздался ясный мамин голос. — Деликатно отошел в сторонку? Знаете, как называется такая деликатность? Предательство!

Володя увидел, как вспыхнуло ее лицо, и понял, что мама рассердилась и сейчас Ваонычу будет очень плохо. И еще он увидел, что большой и сильный Хорошун, услыхав возмущенный мамин голос, с шумом втянул воздух для могучего вздоха.

— Вот как это называется, — продолжала мама. — Значит, если вы увидите, что над произведением искусства занесли топор, вы не станете вмешиваться? Ведь у этого, который с топором, тоже есть какое-то свое мнение. Иначе бы он не взялся за топор. И это мнение вы тоже призываете уважать? Так вас надо понимать? И вы пришли сказать нам об этом? — Тут она услыхала тяжкий Хорошунов вздох и, обернувшись, недобро усмехнулась: — Ох уж эти мне равнодушные любители тихой жизни!

— Давай, давай, — отозвался Хорошун. — Я уж привык… Только ты ко мне этого волосатого не прилепляй. Не надо мне. Я — сам по себе…

— А мне всегда казалось, — сказал Снежков, тоже вышедший на крыльцо, — что должность ваша обязывает именно вмешиваться во все, что касается искусства. И даже, если надо, грубо вмешиваться. Сюсюкать тут просто преступно.

И Ваоныч тоже поклонился Снежкову.

— Должность моя обязывает воздерживаться от крайних мер.