Пантелеймон Романов - Русь. Том II

Лиза, вначале слушавшая стоя, сбросила пачку газет с другого кресла и тоже села.

— Ты сама ведёшь пустую, бессодержательную жизнь и Андрея Аполлоновича постоянно окружаешь такими людьми, которые компрометируют его имя, — продолжала Лиза.

— Милая моя, я никого не окружаю. Они сами меня окружают! — горячо воскликнула Нина, протянув по направлению к Лизе обе руки, на одной из которых болталась замшевая сумочка. — Вот, например, этот человек… я даже боюсь произносить его имя (тем более что у него их целых два)… он действовал на меня каким-то сверхъестественным образом… был какой-то гипноз.

— Вздор. Всё вздор. Никакого гипноза не было, — сказала резко Лиза, поднявшись с кресла. — Было то, что я определила в тебе понятием о д а л и с к и. Мы переживаем серьёзное время, когда особенно нужно начать интересоваться общественными и государственными вопросами, а у тебя — ерунда в голове.

— Да, ты права, — грустно согласилась Нина, рассматривая узкий носок своей туфли. — Но как мне начать интересоваться государственными и общественными вопросами, когда я никак не могу отличить Тройственного союза от Тройственного согласия?

Но Лиза, не слушая её, продолжала:

— Теперь даже эстеты и мистики, пренебрежительно относившиеся к действительности, как бы переродились. У меня есть пример: Марианна, жена известного Стожарова, нашего друга… Это была отрешённая от жизни декадентка, какая-то салонная богородица, и вот даже она со всем своим окружением стронулась с места. Теперь стало возможно легально делать то, о чём раньше мы не могли и мечтать. Поэтому нужно работать со всем напряжением сил для народа, перед которым мы в неоплатном долгу.

Говоря это, Лиза размеренными шагами ходила по ковру кабинета, точно читала лекцию, а Нина сидела в кресле и водила вслед за ней головой, изредка поправляя сзади кончиками пальцев тяжёлую прическу из золотистых волос.

— Кстати о распущенности… — сказала Лиза, остановившись посередине комнаты. — Ты знаешь Левашовых?

— Да, конечно, их имение рядом с моим.

— Я потому и говорю. Их старшая дочь Анна, которая живёт в Москве (я была там на днях), она замужем за таким именно человеком. Это рафинированный субъект с расшатанной нервной системой, с постоянной неудовлетворённостью, происходящей от отсутствия живого дела. Для таких субъектов, конечно, действительность слишком проста и пошла, она не даёт острых моментов их перераздражённым нервам.

— Ты мне не расскажешь чего-нибудь страшного? — спросила Нина, неуверенно поднимая пальчики к вискам в случае положительного ответа приятельницы.

— Страшного — ничего. Только — безобразное, — сказала Лиза, резко черкнэв в воздухе пальцем. — Так вот, этот субъект, кажется, нашёл острый момент… К ним приехала недавно… заметь, недавно!.. младшая сестра Анны Ирина, и этот мятущийся герой не остановился перед тем, чтобы испытать самую большую остроту.

— Быть этого не может! — воскликнула Нина, подняв пальчики к вискам. — Впрочем, может, — сейчас же прибавила она, начав фразу с выражения мистического ужаса, а окончив её самым спокойным и даже равнодушным тоном.

— Анна, конечно, в святой простоте ничего не заметила, но меня в этих вещах не проведёшь.

С презрением относясь ко всякой обывательщине с её низменными пересудами, Лиза беспощадно клеймила людей, живших этими интересами, и потому, как никто, была осведомлена о всей подноготной своих близких и даже далёких знакомых.

— Однако надо кое-что приготовить. Сейчас начнёт собираться народ, — сказала Лиза, вынув из-за пояса часики, и, посмотрев на них, прибавила: — Павел Ильич, кажется, вышел из кабинета.

У профессора Павла Ильича Бахметьева была величественная наружность: седеющие волосы, зачёсанные назад, ниспадали до плеч, жесты были величественные и мягкие, улыбка приветливая и ласковая.

Его главной верой тоже была вера в народ. При одном этом слове у него проявлялось благоговейное выражение.

Главным его заветом была борьба за светлое будущее народа. Но, конечно, борьба не насилием и не террором, а культурно-правовым путём, убеждением.

Здесь он сходился с профессором Андреем Аполлоновичем. Всякое насилие было противно его природе, всякая борьба вызывала в нём скорбные размышления. Поэтому он не любил слова к л а с с, а всегда употреблял слово н а р о д. Так как слово к л а с с подразумевало борьбу, террор и вражду одних против других. Но… «перед кровью мучеников и героев за народную свободу преклоним голову».