Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

Наконец прибывшие батареи выстроились по фронту, и полк живой подковой охватил их. В центр этого полукруга, залитого отвесными палящими лучами солнца, вышли Курганов и Ляховский.

Тихо, торжественно подполковник произнес:

— Товарищи артиллеристы, сегодня у нас большой праздник: головные батареи полка получили материальную часть. Партия и правительство вручили нам грозное оружие. Овладеть этим оружием так, чтобы бить фашистов наверняка — теперь первейшая наша задача.

Курганов умолк. Брови его сошлись у переносицы, щеки побагровели от внутреннего напряжения. Чувствовалось, что Курганов приготовил для этого торжественного случая другие слова, но, должно быть, в последнюю минуту эти слова исчезли и, крякнув, он кивнул комиссару:

— Говори ты.

У Скоробогат-Ляховского привычка хитровато щурить карие и почему-то всегда чуточку влажные глаза. Ремень он носил почти под самой грудью, отчего гимнастерка казалась непомерно длинной. Комиссар всегда говорил ровно, проникновенно. Нигде и никогда он не выпячивал себя, всем своим поведением утверждая авторитет и волю командира полка.

Он встал рядом с Кургановым и, улыбаясь, начал.

— Любить и беречь боевое оружие — первейшая заповедь советского воина. Любить — это значит: отлично знать, отлично владеть им в любой обстановке, умело использовать... на полную силу...

Ляховский умолк, и Курганов уже хотел скомандовать: «командирам развести подразделения по местам», но комиссар подошел ближе к строю и словно спросил:

— Кажется, просто? Но это не так. Только смелый, пытливый и честный человек может стать настоящим артиллеристом; это дается упорным трудом, дисциплинированностью...

Когда строй тронулся, Курганов окликнул Берегового и Стуге:

— В 16.00 явитесь в штаб полка.

В особенно знойный, именуемый «мертвым» час Береговой и Сережа Стуге стояли навытяжку перед подполковником. Сереже Курганов сделал замечание за неправильный заезд какого-то орудия, а Береговому сказал недовольно:

— Кто вас учил на полном галопе осаживать коня, а потом устраивать скачки перед строем? Вот что: научитесь управлять конем, обучите своего черта воинской дисциплине... или ходить вам пешком! Пора стать артиллеристом.

— Есть стать артиллеристом!..

В беседку вбежал дежурный по штабу и единым духом выпалил:

— Товарищ подполковник! Генерал...

Курганов привычно оправил гимнастерку и вышел навстречу генералу так стремительно, что дежурный едва успел отстраниться.

Командиры батарей переглянулись: они не знали, как надо поступать в таких случаях. Молча решили остаться в беседке.

Сквозь редкую решетку виднелась чисто выметенная дорожка, по которой безукоризненно по-военному и в то же время свободно шагал подполковник. Ему навстречу неторопливо шел генерал. За генералом — еще два командира. Генерал поворачивал голову то вправо, то влево, пристально разглядывая лагерь.

У куста буйно разросшейся сирени Курганов остановился и, поднеся руку к виску, отдал рапорт. Бросилось в глаза видимое внешнее несходство этих двух людей. Курганов высок, по-уставному подтянут. Генерал сутуловат, приземист, фуражка глубоко сидит на его голове. Однако генеральская форма ловко облегает его фигуру, строго поблескивает у левого бедра шашка. Генерал поздоровался с Кургановым, взял его под руку и осторожно повел к беседке:

— Сегодня мне придется нарушить распорядок вашего дня. Попрошу, товарищ подполковник, поднять полк по боевой тревоге и выполнить задачу...

Панфилов остановился на пороге беседки и при виде командиров вопросительно умолк. Стуге и Береговой представились. Поздоровавшись, он еле приметным кивком головы разрешил им удалиться.

После полевого учения, поздно вечером, когда были приведены в идеальный порядок и люди, и кони, и орудия, вернулся с совещания старший адъютант дивизиона Василий Марачков и собрал батарейцев. Усердно потирая ладони, точно они у него озябли, Марачков говорил:

— Кто имеет семьи в городе, завтра может поехать домой. К утру всему личному составу дивизиона заменить черные петлицы фронтовыми, зелеными.

Васю Марачкова Береговой знал еще мало. Год назад Марачков окончил аспирантуру. Любил математику, очень молчалив, неловок в жестах. Он — чуваш, говорит окая, как волжанин. Ежедневно ему попадало от Курганова за неумение командовать, распоряжаться, заставлять работать до седьмого пота своих подчиненных. Сам же Марачков работал неутомимо, безукоризненно и много.