Вспоминая рассказы отца, Игорь невольно улыбается, и Алма ему представляется опять девчонкой. От этого на душе становится легко. И проходит чувство одиночества.
Пускай в клубе кружатся вокруг звезд, зажженных каким-то Ефимом на новогодней елке. Вон его звезды — в немыслимой, космической дали. Они водят хороводы над его головой для него... Но почему — немыслимой? Столько спутников Земли, ракет, лунников, автоматических станции и космических кораблей бороздит космос! И его разум, руки, сердце — причастны к этому. Так же, как руки, разум отца или Ефима Моисеева причастны к пахоте, силосу, разведению зеркального карпа в озере Кудай-Куль. Только про их труд принято говорить, писать на всю страну. А о Игоре и его товарищах молчали. Для семьи и для друзей он как бы исчез с лица земли. До поры до времени исчез. А теперь о них пишут, говорят во всем свете. Всему свое время. Не сегодня-завтра и он, Игорь, сядет в космолет и устремится к Марсу. Об этом тоже скажут на весь мир. Впрочем, как бы там ни было, он полетит — это уже решено — и унесет с собой в те неизведанные, полные немыслимого мрака, колючего холода, яркого губительного света и жара просторы вселенной, запах целинного хлеба, тепло матери, мужество отца. Потому он сегодня дома, в родном ауле, в кругу обыкновенных земных людей. Это тоже входит в программу его подготовки к полету. Доктор — не медицинский, а одних наук доктор и генерал артиллерийской службы, руководитель их работ — убежденно сказал ему: «Побыть дома перед прыжком к звездам так же важно, как получить горсть родной земли вдалеке от родины». Ах, какой чудесный человек этот доктор! Такой человек! Но имя его мало кому известно. Как трудно молчать, быть может, о самых хороших сынах Земли!
Игорь ускоряет шаг. Ему приятны и чем-то неприятны эти воспоминания. С недавнего времени его волнует и смущает мысль об одной женщине. Кому бы он мог открыться, так это Алме. Она бы хранила его тайну надежнее, чем он сам. Но сестра не захотела выслушать его признаний.
Игорь решительно повернул в сторону клуба, ярко светившего огромными окнами.
Новогодний вечер был в разгаре. Алма и Ефим наделяли яркобокими яблоками по-карнавальному наряженных детишек. Быстроглазый Дожа на домбре играл кюй Курмангазы, а елка, унизанная туманными огнями, поворачивалась, словно сама Вселенная. Когда последний малыш получил свой гостинец. Ефим что-то сделал в поворотном круге, и тотчас раздался взрыв, тысячи крошечных фейерверков разлетелись разноцветными звездочками по всему залу. Со сцены полились звуки вальса, и все закружились. Остался на месте лишь Дожа, рядом с ним застыла в неловкой позе тоненькая Батен.
«Они точно фотографируются», — подумал Игорь, но тут Феня подхватила его и, подчиняясь ритму вальса, они закружились в танце. Когда Феня улыбалась, ее лицо становилось доверчивым, ласковым. Это очаровывало и волновало Игоря.
— Сколько вам лет? — быстро спросила Феня.
— Уже двадцать семь.
Она запрокинула голову, рассмеялась и стала той — ласковой, доверчивой, щедрой.
— А мне, угадайте, сколько?
— Десять лет разницы это пустяки, — продекламировал Игорь. И запнулся — получилось невежливо, по крайней мере, в отношении дамы. Он хотел извиниться, но оркестр внезапно оборвал мелодию. Феня отстранилась от него и до того, как пары разбрелись по своим местам, исчезла.
Разошлись по домам и дети. Возле елки по-прежнему сидел с домброй Дожа, а рядом с ним все в той же неловко-напряженной позе стояла Батен. Вдруг девушка выпрямилась, а джигит вскочил на стул и срывающимся голосом сказал:
— Достар и друзья! Тише!.. Я и Батен, мы приглашаем вас на нашу свадьбу!
На какое-то мгновение в зале воцарилась тишина и стало слышно, как за окнами посвистывает поземка. Потом все потонуло в шуме голосов. На Батен налетела Алма:
— Это правда? Правда?
— Да.
— Но когда вы решили?
— Только что.
— С ума сошла!
— Кажется, — растерянно улыбнулась Батен. — И не жалею.
— О чем не жалеешь? — не поняла Алма.
— Что сошла с ума.
— Ах, сегодня с тобой говорить бесполезно. Дожа... да слышишь ты или нет, — и затормошила домбриста. — Когда свадьба?
— Как ты думаешь — когда? — озадаченно спросил Дожа, ни к кому не обращаясь.
— Я думаю, самое лучшее — завтра, — протирая запотевшие очки и поблескивая близорукими глазами, посоветовал Ефим.
— Так тому и быть, — согласился Дожа.
— Что вы говорите? — возмутилась Алма. — Такие вопросы решают женщины. И никто не лишит нас этого права.
Читать дальше