Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

— Он самый, я сразу его узнала: весь в тебя — работящий.

— Собирайся, сынок, поедем в аул. Я научу тебя зайцев ловить. Хочешь, зови меня дядей Саймасом, хочешь аке, то есть — отцом. Давай, давай, тут тебе сестренка Алма прислала тулупчик, чтоб не замерз. Дорога у нас дальняя.

Игорь без сожаления расстался с распределителем, потому что не успел привязаться ни к его стенам, ни к воспитателям. А с кем подружился в дороге, ушли к добрым хорошим людям. И неизвестно, вернутся ли когда-нибудь в этот дом. К тому же тулупчик пришелся впору, он таил материнское тепло, запахи сена, молока и обещание сытного завтрака.

— А вот и наша лошадка, сынок, — бодро говорил аке, когда они выходили за ворота. — Попрощайся с воспитателями, друзьями. И — в путь.

Он торопливо прощается, не отрывая взгляда от возка. Конь, правда, не очень видный, но зато вожжи ременные — ах, как будут щелкать! Дарига бесцеремонно, на виду у всех провожающих, к великому его смущению, подхватывает его под мышки, усаживает в сани, укутывает в кошму, как будто он маленький. Саймасай «нокает», и лошадка с места переходит в рысь.

— До свидания, Игорек!

— Будь счастлив, Игорек, — несутся вслед голоса, и ему становится грустно.

Дарига достает что-то из волосяной с затейливыми узорами сумки, подает:

— Ешь, дорогой.

— Ешь, сынок. Это — домашний сыр. А по нашему, по-казахски, — курт, — объясняет Саймасай.

Игорь грызет твердый курт. Горьковато-соленый камешек не по вкусу. Признаться в этом неловко, можно обидеть Даригу. Она пытливо смотрит на Игоря, и он храбро продолжает грызть. Чем больше ест, тем больше начинает нравиться.

Витая черная плетка волочится по пушистому снегу, оставляя узкую, извилистую дорожку. Игорь спрашивает:

— А она как называется?

Саймасай вскидывает плетку и хитровато улыбается.

— Э, быть тебе джигитом. Ишь, что тебя интересует. Ее называют камча.

— А он? — Игорь показывает на синеющий вдали лес.

— Он — орман.

«Какие интересные слова. Орман... аке... джигит!» — думает мальчик, и как бы угадав его мысль, Дарига наклоняется к Игорю, что-то там поправляет за его спиной, и говорит:

— А джигит, сынок, это честный, храбрый и трудолюбивый человек. — И отворачивается. Ему даже показалось — на глазах у нее блеснули слезы. Но это, должно быть, только показалось.

Саймасай что-то тихо говорит по-казахски. Дарига поворачивается и улыбается Игорю. И ему хорошо. Он переваливается через крыло розвальней, хватает в пригоршню снег, спрашивает:

— А это?

— Это кар, — с тою же улыбкой объясняет ему женщина.

Игорь звонко смеется. Дарига озабоченно смотрит на него, а Саймасай мудро улыбается — мальчонке просто весело от новых ощущений. Вот и смеется. И на здоровье. Да так оно и есть.

— Кар-р — каркает ворон. Он черный, как уголь, а снег белый-белый, как сахар. Значит — неправильно! — кричит, захлебываясь от смеха, Игорь.

Саймасай беззвучно смеется вместе с ним, а потом, когда вспышка безудержного веселья гаснет и наступает долгая пауза, говорит:

— Ты забыл, сынок, что снег холоден, как черная ненастная ночь.

Они едут по ровной заснеженной поляне, обрамленной синей лентой лесов. Все вокруг белым-бело, и Игорю трудно представить черную, пронизанную холодом ночь. Но в голосе Саймасая слышится такое, что заставляет в это поверить.

Сани бегут мимо озера, запорошенного снегом, потом скользят по отлогому склону, и лошадка прытко несет навстречу солнцу. Оно садится за плоские крыши каких-то домиков, что темнеют у самой линии горизонта. Над крышами столбами стоят, пронизанные солнечными лучами, живые шевелящиеся дымки.

— А там что? — допытывается Игорь.

— Там колхоз, там наш дом, — объясняет Саймасай и погоняет лошадку.

— Нет, по-казахски как?

— И по-казахски и по-русски — колхоз. Понимаешь?

— Понимаю, — тихо отзывается Игорь. Он тоже жил в колхозе, в большом и богатом — ему да не знать. Только сгорел их колхоз — фашисты сожгли...

Навстречу саням бегут, вытянув шеи, огромные собаки с разноголосым лаем, взрывая когтистыми лапами снег. Сейчас налетят и разорвут в клочья. Но Саймасай гикает, и уже не злобный лай, а радостное повизгивание вылетает из раскрытых пастей пятнистых псов. Они сопровождают сани, дружелюбно помахивая хвостами.

На околице их встречает толпа людей — старики, женщины, дети. Они что-то говорят, машут руками, улыбаются. Дарига объясняет:

— Это люди нашего аула. Они рады твоему приезду и желают тебе добра. А вот и наш дом. Пойдем, сынок... Алма, покажи своему брату, как пройти.