Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

В окне просвистели пули.

— Хенде хох! — озлобленно приказал он.

И снова в ответ автоматная очередь. Илья видел через выщербленный край подоконника, как расчетливо и спокойно стрелял автоматчик, а те двое терпеливо выжидали случая, чтобы через окно проскочить в здание. По лицам можно было определить — фашисты знали, на что шли. Двумя короткими очередями Илья пригвоздил их к тротуару.

Тут его и нагнал Митька Столыпин.

— Унесли раненых?

— Нет, молчат и не выносят. Я за другим: вас срочно вызывает командир полка.

— Хорошо, отправляйтесь к себе.

Митька не тронулся с места.

— Кому сказано?

Сьянов строжился, а в голосе — нежность и теплота. И Митька воспользовался слабостью командира роты.

— Честное слово, вы как маленький. Опасно же одному! Да и не имею я права оставлять вас.

— А приказ?

Столыпин безнадежно махнул рукой. Он был явно обижен такой несправедливостью. Илья все время чувствовал на своей спине, пока шел в штаб, укоризненный взгляд. И от этого устал. Смертельно захотелось спать. Командиру полка не понравился его вид.

— Ты что — ранен?

— Нет, — удивился Илья.

Зинченко повеселел.

— А у меня незваные гости: немцы из подземелья. Просят представителя для переговоров.

— Я готов.

— Э, нет. Ты уже хорошо освоился с местностью, — Зинченко имел в виду захваченную часть рейхстага. — Тебе — бить фашистов. Представителем пошлем Береста, а адъютантом ему — капитана Неустроева.

«Что со мной? Ведь это все было», — думал Илья и никак не мог овладеть собой: мысли о том, что уже было и то, что происходило сейчас, сплелись в один клубок и жили в нем одной слитной жизнью. Он шел по рейхстагу и слышал Береста, вернувшегося из подземелья.

— Фашисты ничего лучшего не придумали, как предложить нам сдаться. Дали на размышление пять минут!

А потом долетела яростная перестрелка со стороны ложи для прессы, и он было метнулся туда. Но Егоров и Кантария, укрепившие на куполе рейхстага знамя, донесли, что появились немецкие танки. В коронационном зале разгорелся бой. Немцы пустили в ход зажигательные гранаты. Гранаты рвались с глухим треском и горели ядовитым желтовато-голубоватым огнем. В бой вступили штабы батальонов и штаб полка. Штабники залегли за цементными плитами. Нельзя было дать немцам прорваться на верхние этажи. Это значило оказаться между двух огней. Да и знамя Победы, которое сейчас развевалось над куполом рейхстага и которое видели бойцы, сражавшиеся во всех уголках Берлина, попало бы в руки врагу.

Штурмовая группа занимала ключевое положение — в ложе для прессы. И Сьянов, расчищая себе путь гранатами, пробился туда. Он мельком взглянул вниз, в коронационный зал, где кипел бой. Немцев было много, они шли плотно, как большая овечья отара в степи. И расстреливали их, как овец. А они ползли — тупо, обреченно. Так показалось Сьянову. Но он отбросил жалостливую мысль, потому что там, где лежали раненые, выросла толпа автоматчиков и ринулась на ложу.

— По целям огонь! — он не успел крикнуть, как туда уже полетели гранаты. А Митька Столыпин, рыча от обиды и гнева, бил из ручного пулемета по бегущим фашистам, кричал:

— Гады, гады... своими ранеными прикрываетесь... а мы думали... гады! — и крупные слезы текли по его обветренным щекам.

Бил по бегущим и Сьянов до тех пор, пока не израсходовал весь диск.

Рукавом гимнастерки Илья вытер лоб, глаза. И оторопел: на него шел немец. Видимо, он был ранен в крестец и каждое движение причиняло боль. Губы плотно сомкнуты, оловянные глаза ничего не видят, кроме него — Сьянова. В полусогнутой, выброшенной вперед руке поблескивал палаш. «Левша», — отмечает Илья и приказывает:

— Хальт!

Немец делает стремительный выпад. Илья нажимает на спусковой крючок. Ни выстрела, ни щелчка. Мертвая пауза. Конец? Сьянов сильно бьет автоматом по руке, и немец роняет палаш. В его правой руке блеснул парабеллум. Но за мгновение до того, как раздался выстрел, Сьянов плечом толкнул немца, и пуля коснулась виска, проложив неглубокую касательную борозду. От удара пули случился какой-то провал в сознании...

Через секунду свет накатился волнами, и глаза стали видеть. Рядом Митька Столыпин с искаженным от испуга лицом. У его ног лежал мертвый немец.

— Второй раз он не успел выстрелить: вы его... — обрадовался Митька, что командир роты пришел в себя. И виновато, оправдываясь: — Я заметил фашиста, когда он был рядом с вами. Нельзя было стрелять... Да и не знал я, что вы весь диск израсходовали.