Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

Сьянов остановился. Перед ним возвышался Митька Столыпин. («И когда он успел вернуться?») Из-под пилотки дыбился льняной чуб. Почерневшие руки легко, словно пушинку, держат ручной пулемет. Всей своей огромной фигурой, всем существом он выражает готовность прийти на помощь — ринуться в огонь, в преисподнюю. Он уцелел один — из старослужащих. Стоит, живой, во главе своего отделения. Прежде это место принадлежало Досу Ищанову...

Солдаты молчат. Слышно лишь затаенное дыхание. Дышат они враз, будто по команде. Они понимают своего командира, но им немного неловко.

Боль в груди прошла. Илья распрямил плечи.

— Я не верховный главнокомандующий. Но я хочу сказать вам вот здесь, под сводами рейхстага, от имени нашей Родины: спасибо вам, боевые мои товарищи. Большое русское спасибо — за все! — Он помолчал и закончил: — Я это говорю и вам, убитые, но навсегда оставшиеся живыми в наших сердцах, и вам, кто был ранен и теперь находится в госпитале.

— Товарищ командир роты, — раздался густой бас Митьки Столыпина. — Мы ж вместе были.

Солдаты окружили Илью, обнимали, до горения стискивали его руки, говорили что-то. Митька умолял:

— Товарищи, обед стынет!

Обед был королевским: поджаренные колбасы, окорок, коньяк. И — хрусталь.

— Откуда? — строго спросил Сьянов.

— Тут у фрицев правительственный буфет оказался. Наши химики-медики проверили. Кроме нас, все давно пользуются, — оправдывался Столыпин.

Илья не мог есть. Усталость подкосила его. Он был в тылу и имел право на усталость. Но он не лег, пока не поели солдаты. Они уснули мгновенно, всей ротой, как по команде. На пыльном полу, уткнувшись головами в выщербленные пулями и осколками колонны...

Кто-то требовательно тряхнул его. Еще не открывая глаз, Илья скомандовал:

— Рота, к бою!

Никто не услышал его голоса: чья-то ладонь крепко закрыла рот. Сьянов рванулся и увидел перед собой адъютанта командира полка.

— Тише... вас срочно вызывают на КП. Одного, — тихо предупредил тот.

— Сколько времени? — некстати спросил Илья.

— Без семнадцати минут четыре, — сказал адъютант.

Сна как не бывало, слетела усталость. Известно: ротного вызывают в вышестоящие штабы только для вручения боевого приказа.

Командарму доложили: рейхстаг полностью очищен от врага. Одновременно ему стало известно, что комендант Берлина генерал Вейдлинг обратился к советскому командованию с предложением прислать своего облаченного высокими полномочиями парламентера для переговоров. Оно было передано по радио на всех участках Берлинского фронта на русском и немецком языках.

Командующий армией прибыл в рейхстаг. Его встретил полковник Зинченко. Командарм напросился на ужин. Обжигаясь чаем из жестяной солдатской кружки, он говорил:

— Нет сомнения, противник поведет речь о прекращении военных действий. — Командарм сознательно не сказал «о капитуляции».

— Бесспорно, — поддержал его член Военного Совета генерал Литвинов.

Командарм завидно белыми зубами перекусил кусочек рафинада.

— Подавай им парламентера, облаченного высокими полномочиями. Будто мы сами не знаем — кого посылать. — Он отхлебнул чаю. — А впрочем, кого? А? Как вы полагаете, полковник Зинченко, кого?

Зинченко понимал: от того, кто пойдет, зависело многое. Быть может, конец войны, взаимоотношения с союзниками. И он убежденно сказал:

— По-моему, надо послать равного начальнику штаба армии, не ниже.

— А может быть, дипломата? — Командарм испытующе оглядел всех.

— Им еще рановато в Берлин, — улыбнулся Литвинов.

Зинченко поддержал его.

— Какая тут дипломатия? Немцам надо продиктовать наши условия — и вся недолга!

Командарм допил чай, поднялся со стула и долго ходил по комнате, заложив руки за спину.

— Только безоговорочная капитуляция. Это ясно. Но кто... кто должен сказать им эти последние, твердые и справедливые слова от имени Родины, от имени всех солдат, от имени всего нашего народа? Ты думаешь — начальник штаба армии? — остановился он внезапно перед Зинченко.

— Да, или ему равный.

Командарм перевел испытующий взгляд на Литвинова, в раздумье сказал:

— Конечно, генерал — фигура. Но всю тяжесть войны вынес на своих плечах народ, солдаты. Генерал без солдата — ноль. — Он прищурился, смотря куда-то вдаль. — Солдат и должен продиктовать нашим врагам эти слова: безоговорочная капитуляция.