— Проверяю, — добродушно пробасил Столыпин.
«Да разве он автомат проверяет? Нового бойца!» — думает Сьянов, а сам все высматривает через окна ориентиры, которые помогут роте быстрее проскочить до Кенигсплац, а потом — через площадь — к рейхстагу.
К окну подходит Якимович. Задумчивое нежное лицо. Совсем мальчик. Чем-то взволнован. А может быть, Вася только что оторвался от своей записной книжки? Сьянов не обращает внимания на ординарца, вынимает сигару. Вася подносит зажженную зажигалку.
— Спасибо.
— Пока вы были на КП, у нас гостил политсостав: от Военного Совета армии до батальонного. С каждым бойцом беседовали. Ефрейтор Ищанов просил пустить на штурм рейхстага первым его отделение. Другие подняли шум — святых выноси.
— Откуда ты знаешь про святых?
— Это не я сказал, а генерал Литвинов. — Вася улыбнулся. — Он-то должен их знать по старому режиму.
Илья представил невысокого, но статного белоголового генерала и согласился со своим ординарцем: пожалуй, должен. Якимович между тем продолжал докладывать:
— И пополнения все серьезные. Вон тот, что пикируется со Столыпиным, сказал генералу: «Мы понимаем, какое доверие оказано нам, и мы оправдаем его!» — Лукачев его фамилия.
Вася Якимович замолчал, но Сьянов чувствовал — не все выложил ординарец. Сухо обронил:
— Дальше?
— Разрешите людям побаниться. Сами понимаете...
— Понимаю! — Сьянов взглянул на часы. — Тридцать минут... Живо!
Якимович просиял:
— Куда нам столько: вода давно кипит! — И, помедлив секунду: — Вот вам свежее белье.
Илья окатил себя горячим мыльным раствором, попросил Якимовича потереть спину, снова окатился — теперь прохладной водой, надел все чистое. Закурил, ожидая, когда помоются бойцы. Отдыхало в сладкой истоме тело. Отдохнула душа.
Илья сидит в коридоре на составленных штабелем патронных ящиках. Ему видно пространство, что лежит между домом Гиммлера и рейхстагом. Здесь был парк или сквер. Теперь — пространство: деревья срублены снарядами, дорожки изрыты авиабомбами, все завалено обломками войны. Железобетонные траншеи — и те разрушены. На этом пространстве сейчас рвутся немецкие мины. Наша артиллерия бьет по рейхстагу.
Рейхстаг напоминает Илье гигантского паука. Серое, вросшее в землю здание. Окна заложены кирпичом, отчего оно кажется слепым. До него, прикидывает Илья на глазок, шагов триста — триста пятьдесят. Через считанные минуты рота должна будет сделать эти триста шагов... Безотчетно он нащупывает в кармане очередную сигарету.
После молчаливого перекура Сьянов построил бойцов перед окнами, обращенными к рейхстагу. Переходя от отделения к отделению, рассказал, кому как действовать на местности. «От той воронки до надолбы, что в створе с третьей колонной — бегом. Какой бы ни был огонь, — бегом! Иначе расстреляют всех! За проволочным заграждением у них траншея. Накопимся и — к парадному входу. Ступенек не считать — перелетать! Если двери уцелеют от артналета — пробить противотанковыми гранатами». Илья задержался возле Доса Ищанова. Последнее напутствие относилось главным образом к бойцам его отделения. Ось их наступления шла по центру и упиралась в парадную дверь рейхстага, что темнела между колоннами. Туда сейчас смотрели и командир роты и командир отделения. Их взоры, как в фокусе, сошлись в центре квадрата, над которым возвышался чугунный всадник. Оба они сейчас мысленно устремились туда. Сквозь встречный ливневый огонь. По Кенигсплац... по парадным ступеням — к парадным дверям. Настежь их и — вот ты живой, в рейхстаге!
Сьянов перевел дыхание, бросил окурок.
— Помни о люках и о ходах в подвалы. Фашисты засады устраивают. А потом — в спину!
— Зачем забывать? Не надо забывать! — отзывается Ищанов и как-то странно глядит на своего командира.
— Ты нездоров? — тревожится Илья.
Дос отрицательно качает головой.
— Здоров. Хочу курить... разрешите?
— Ты же не куришь.
— Сегодня хочу немного курить. Душа просит.
— Если просит душа, покури, — вынимает Сьянов сигарету.
Ефрейтор прикуривает от своей зажигалки, тонкие пальцы вздрагивают. Он затягивается и кашляет — редко, утробно. На глазах проступают слезы. Дос перебарывает приступ кашля и извинительно улыбается. «Не вовремя твоя душа захотела покурить», — мысленно корит его Илья, держась с ним, как с заправским курильщиком. Он чувствует: Ищанов хочет что-то сказать. И тот говорит:
— Интересная получилась моя жизнь, товарищ старший сержант. Глубокая. — Он сжимает сигарету в кулаке, крошит между пальцев. Смущенно молчит.
Читать дальше