— Смотреть в оба!
Паузы при штурме мало полезны. Не погас бы наступательный пыл. Позволить солдатам успокоить разгоряченные атакой сердца, смочить запекшиеся губы, на мгновение ослабить руки, сжимающие автомат. А самому окинуть взглядом местность, молниеносно решить, как лучше подступиться к очередному рубежу. И — вперед... вперед.
Впереди — покрытая нежной апрельской травой равнина. На траве — трупы немецких солдат. Нога к ноге, голова к голове, словно уложенные по шнуру ряды. Их не убило, когда они бежали, устрашенные русским артиллерийским валом. Их собрали и выстроили на поляне ввиду оставленного ими четвертого оборонительного рубежа. Выстроили, как на парад. И расстреляли. В назидание тем, кто уцелел, кто должен оборонять пятый и шестой рубежи. Мертвые лежали на свежей зеленой траве ровными рядами. Илья невольно оглянулся на своих солдат.
— Жутко! — содрогнулся Вася Якимович.
— Аккуратные! — сплюнул Столыпин.
— Зачем говорить! — запротестовал Ищанов. По голосу Илья понял: командир отделения упрекал его — зря остановились, надо вперед.
Сьянов вызвал огонь артиллерии на пятый рубеж. Артиллеристы нетерпеливо ждали этого сигнала. Еще не успела взвиться в небо ракета, как всепоглощающий грохот разорвал небо, обрушился на землю. Столыпин что-то сказал, по губам можно было понять: «Вот дают!»
Но когда овладели траншеями пятого пояса, Сьянов знал — выбыла третья часть роты. А те, кто рядом — устали: бой длился уже шесть часов! Впереди — последний, шестой рубеж. Бастион. Ставя ему задачу, капитан Неустроев подчеркнул: «Ты должен пройти пять оборонительных рубежей и взять шестой». Илья отлично понял, что вкладывал в слово взять командир батальона. Кунерсдорф — не просто оборонительный узел немцев. Рубеж истории. Они предполагают измотать тебя, обескровить на пяти поясах, чтобы ты не смог взять шестого. Имей это в виду, действуй так, чтобы взять. Никаких оправданий не будет, если не возьмешь, потому что тебя сопровождает такая огневая мощь, какая не снилась ни одному командиру роты... И Берест, понимает Илья, не зря был в окопе накануне броска. Люди... Он заглянул в их души и не стал произносить возвышенной речи... Люди... Они исполнят свой долг Просто и свято — до конца.
Но они устали — люди. Не той усталостью, когда от долгого пути гудят натруженные ноги и подгибаются колени, когда, точно плети, висят руки, теряют зоркость глаза. Разорвано чувство локтя — вот в чем дело! И мысль нет-нет да и обратится к тем, кто ранен, кто убит. Кто может быть ранен или убит. О себе еще знаешь — не мой час! Значит — рота не выдохлась, рота может наступать, рота наступает. Ряды ее поредели — вот в чем дело! Надо взять Кунерсдорф, чтобы снять думки о тех, кто остался позади, кто может остаться. Ты командир, найди такое решение. И в сроки, измеряемые мгновениями. Не то солдаты подумают: и командира что-то смущает. Тогда...
Глаза щупают местность. Холмы, неглубокие западины, редкий кустарник. Где он — шестой рубеж? Передовые траншеи, огневые точки? По ту сторону железной дороги? Или вон там, на гривке — один узелок, на том вон кургане — второй? И оба соединены глубокими ходами сообщения? Ходы пролегли по обратным склонам холмов, скрыты от глаз, но Илья их видит — отчетливо. Видит сквозь кусты, холмы, западины. Вспышки солнечных зайчиков на замаскированных пулеметах, на касках согнувшихся в три погибели солдат. Они согнулись, потому что каждую секунду ждут страшного русского артиллерийского удара, за которым накатится волна пехоты, танков — тогда нужно будет обороняться: стрелять, поджигать, взрывать, если тебя чудом пощадит снаряд или осколок бомбы. Автомат или штык не пощадят. Обороняйся или беги... Но бежать некуда — после того, что произошло на четвертом рубеже. Осталось одно: защищаться — яростно, слепо. А пока сиди в окопе, затаившись, как мышь в норе. Может быть, и не повторится страшный русский артиллерийский удар. Ведь и русских немало погибло от твоего огня. Сиди.
Так думает Илья Сьянов, командир штурмовой группы, щупая глазами местность... Решение приходит внезапно. Как озарение. Никакой артиллерийской подготовки, никакой предварительной обработки с воздуха. Без единого выстрела, без разведки — вот так по одному, вразброд... как бы вразброд. Не маскируясь, брести к тем вон высоткам. Накопиться и — бросок... Стремительный, короткий, молчаливый... Ну, а если... Нет, сегодня так: по одиночкам стрелять не будут! Не будут! Что это — расчет трезвого ума, подсказка чувства, веление опыта или слепое безрассудство? Не все ли равно. Он, старший сержант Илья Сьянов, знает — взять шестой рубеж он сможет, действуя только так. Он говорит об этом солдатам. Солдаты понимают его.
Читать дальше