Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

...вашей роте... батальону... нашему полку дано почетное право — первым ворваться в Берлин.

Перед вами Берлин.

21 апреля — на рассвете («ч» *будет сообщено дополнительно) — штурм.

Вот главное, что сказал полковник Зинченко и что, по-моему, надо было помнить. И я запомнил. Выходит — рассеянность — сложное явление.

...Наш Сержант сам разбирает и собирает свой автомат и пистолет. Сам смазывает. Но я проверяю — на всякий случай. Тем более сегодня.

Пришли полковой врач Валентина Сергеевна Алексеева и Аня Фефелкина. Осмотрели бойцов и проверили индивидуальные пакеты. Сьянов отдыхал. Валентина Сергеевна сказала:

— Будить не надо. Вы, пожалуйста... берегите его.

Она тоже очень переживает, что жена нашего командира роты редко пишет ему письма.

— Я понимаю, — сказал я. Аня же почему-то рассмеялась.

— Я только сегодня рассмотрела, какой ты еще мальчик, Василек!

Сама ты девчонка!..

21 апреля 1945 года. Ночь. Болит правый висок: пуля ударилась о каску — вскользь. Сгоряча я не заметил. А сейчас болит. Что касается Берлина — страшный город... Вслед за артиллерийским огнем мы ворвались на окраину. Из подвалов вылезли люди — старики, старухи. В руках жареные куры, вино. Я понимаю — не от любви к нам, от страха за свою жизнь. Их начали расстреливать свои же... Упала старушка. Наш Сержант закричал:

— В укрытие... все в укрытие!

Я повторил по-немецки. И не успел ничего сделать, а командир роты подхватил старушку на руки и отнес в безопасное место. По нему били из крупнокалиберного, но даже не царапнули. Митька Столыпин говорит — он заколдованный, а Дос Ищанов — правильный человек. Я согласен — правильный.

Я перевязал своим пакетом у старушки раненое плечо. Она плакала и шептала по-немецки:

— Ich bin Mutter von drei Söhnen, und, Gott ist Zeuge, ich wollte keinen Krieg, Aber meine Söhne hielten den Krieg für ihre heilige Pflicht, und dafür habe ich Rede und Antwort zu stehen *.

Я молчал. Я старался сделать все, чтобы обезболить рану на ее плече. Но рану души ее я не мог перевязать, ни обезболить. Не могла и она — мать своих сыновей — облегчить мою боль: сегодня перестали биться сердца многих наших бойцов...

Илья Яковлевич стонет во сне и скрипит зубами.

...Нас срочно перебросили на другую окраину Берлина. Там кто-то из наших затоптался — на главном направлении. Вот нас и перебросили. Ночные бомбардировщики где-то рядом роняют бомбы.

22 апреля 1945 года. Пишу на ходу... В нашей роте была группа политработников во главе с членом Военного Совета Армии генералом Литвиновым Андреем Ивановичем. Как со старым знакомым, он поздоровался с Нашим Сержантом. Потом спросил у всех:

— Перед вами Моабит, знаете?

— Знаем.

— А что это такое, знаете?

— Тюрьма, которую фашисты превратили в крепость.

Генерал сказал:

— Да, разгрызть этот орешек нелегко. Об этом вы тоже знаете?

— Само собой, — ответил за всех Митька Столыпин. — Потому нас сюда и перебросили.

Как мне показалось, генералу не совсем понравились эти слова. Или — как они были сказаны. Но наше состояние он понял правильно.

— Бьете вы фашистов хорошо.

И рассказал... Для войск, штурмующих Берлин, учреждено девять знамен. Нашей 150-й дивизии вручено знамя № 5. Одно из них кто-то первым водрузит над рейхстагом. Тот, кто водрузит первым, будет прославлен в веках, а то знамя станет символом Победы... «Бойцы вашей роты прошли славный боевой путь, и Военный Совет Армии уверен, что завершите вы его славно, — первыми ворветесь в рейхстаг и первыми укрепите над ним знамя Победы...»

Это было час тому назад. В роте что-то произошло. Мы те и не те... Да, есть слова, которые зажигают, есть люди, которым дано зажигать солдатские сердца! Слышишь, Моабит?

25 апреля 1945 года. Вчера нам дали нового командира роты. Я запомнил его фамилию — старший лейтенант Панкратов. Его тяжело ранило на рассвете. И опять нас в бой ведет товарищ Сьянов... Не понимаю, зачем дергать человека? Ну и что из того, что он не офицер? Мы-то знаем — какой он командир! Вот уже в Берлине с Нашим Сержантом!

Пришли заместители командира дивизии и командира полка по политической части — Ефимов и Артюхов. И, конечно же, старший лейтенант Берест. От них мы узнали: в штурме Берлина наш полк — первый. В полку — первым наш батальон. В батальоне — наша рота.

Артюхов сказал:

— Вам вручается знамя номер пять. Вы заслужили это!

У меня защемило сердце: Панкратов тоже хотел заслужить это право... Когда он упал, раненый, его чуть не растоптал гусеницами «ИС». Вообще, при взятии Моабита буквально лавина танков и самоходных пушек катилась вместе с нами... Когда их успевает ковать страна? Много. И крепко.