Александр Бартэн - Всегда тринадцать

Все шло по-заведенному: вносилась и уносилась аппаратура, предметы возникали, исчезали, преображались, множились, и точно такие же поразительные превращения происходили с ассистентами. «Жанна здесь! — опять и опять повторял про себя Казарин. — Сейчас антракт. В антракте пойдет за кулисы. Встреча с Сагайдачным неизбежна. Тут-то он и узнает от дочери. Неприятно. Обнаружится моя двойная игра!»

И еще успел заметить, что Жанна не одна и что молодой человек, сидящий рядом, не отпускает ее руку. «Ах, вот как! Верно, это и есть тот самый, что в грозовую ночь шептался с Жанной в саду под окном. Ну, погодите же! Уж коли заявились в цирк. По-цирковому с вами расплачусь!»

Все вместилось в эту угрозу: горечь, злоба, отрезвление, страх и снова горечь, что не удалось над собой подняться. И тогда — от этой злобы и горечи — пришло решение: «Если любовь не удалась, надо ее высмеять. Пускай вместе с залом. Только бы отпустило!»

Трюк, который Казарин решил обратить против Жанны и ее спутника, не отличался тонким вкусом. Больше того, иллюзионисту не раз подсказывали, что пора бы отказаться от этой шутки сомнительного свойства: она не только примитивна, но и вульгарна, груба. Казарин соглашался, но пока, до выпуска нового номера, под шумок продолжал иногда пользоваться все тем же трюком.

Перешагнув барьер, пройдя в зал, он учтиво поздоровался с Жанной и Никандровым. И тут же попросил Никандрова перечислить вслух предметы, находящиеся в кармане пиджака: скажем, в правом кармане.

— Все слышали? Молодой человек утверждает, а мы не имеем оснований сомневаться, что это именно так. Молодой человек утверждает, что у него в кармане находится записная книжка, карандаш, несколько разменных монет. Не откажите в любезности: пересчитайте монеты — отдельно серебряные, отдельно медные. Благодарю вас! Все слышали? Ну, а теперь.

Шутка и впрямь была невзыскательного вкуса. Тому, кто ей подвергался, редко удавалось скрыть краску смущения, а спутница готова была провалиться сквозь землю, бегом бежать из цирка, когда, под громогласный гогот, из кармана ее «кавалера» неожиданно извлекалась некая часть дамского интимного туалета — легчайшая, в кружевах.

Разумеется, ни Жанна, ни Никандров ничего подобного не ожидали. Напротив, вспомнив, как на площадке посреди садика Ефросиньи Никитичны Казарин — казалось, прямо из солнечного луча — кидал к ее ногам бесчисленные монеты, Жанна весело улыбнулась Никандрову: сейчас, мол, будет интересно.

— Ну, а теперь. — повторил Лео-Ле, совершил мгновенный пасс, и тогда, бросившись к Никандрову, учинив у него в кармане строжайший обыск, Семен Гаврилович и Георгий Львович, меньшие помощники иллюзиониста, извлекли вместо вышеназванных предметов. Зал не только ахнул, но и всплеснул руками, увидя прекрасный — яркий и пышный — букет цветов.

Лео-Ле ошеломленно уставился на лилипутов. Они почтительно протянули Жанне букет.

— Добро пожаловать! — тихо произнес Семен Гаврилович.

— Поздравляем, Жанночка! — нежно шепнул Георгий Львович. — Прочли в газете, какой на стадионе имели успех!

И девушка, обрадованная встречей со своими «внештатными инструкторами», подняла высоко букет, а потом, рассмеявшись, спрятала в нем счастливое лицо.

Ничего не удавалось — даже здесь, в давно освоенном трюке. Перепутали, ошиблись помощники: вручили Жанне букет, «заряженный» не для этого, для следующего трюка. Изменясь в лице, но заставив себя сделать вид, будто все произошло как положено, Казарин (да, уже Казарин, а не Лео-Ле!) почувствовал себя лишний раз побежденным.

Еще не успел начаться антракт, как Зуева покинула гардеробную. «Собачек надо проведать. Как они на новом месте?» — сказала она себе. Однако истинная причина была в другом — невыносимо стало дальше предаваться воспоминаниям.

По пути встретились оживленно о чем-то переговаривающиеся прыгуны Федорченко.

— Мальчики, расступитесь! — скомандовала Зоя Крышкина, и они расступились, а затем внимательно поглядели вслед немолодой артистке: как видно, слух о нелегкой ее судьбе донесся и до них.

Собак поместили в отдаленном отсеке коридора. Они лежали накормленные, позевывающие, утомленные беспокойным днем. И все же пудель, известный подхалим, при виде хозяйки поднялся на задние лапы.

— Напрасно стараешься, — сказала Зуева. — Нет у меня ничего, да и кормили вас только что!

— Все они прожорливые, — подала голос густобровая плотная девушка, выглянув из соседнего отсека. — Что псы, что пичуги! Между прочим, Варвара Степановна кланяться велела вам.