Александр Бартэн - Всегда тринадцать

Артисты хорошо относились к Столбовой. Узнав, что захворала, дружно потянулись — и посочувствовать и ободрить. Рассказывали и о том, что многие зрители в претензии: как же так, где номер Столбовой?

— Ладно уж! — польщено кивала Варвара Степановна. — Скоро поправлюсь! — Однако сильная простуда продолжала держать в постели.

Из тех многочисленных посетителей, что навещали ее, Столбовая особо жаловала троих — Васютина, Буйнаровича и Столетова. И еще, как ни странно, Евгения Жарикова.

С Васютиным было уютно. Расположившись возле изголовья, он журчал и журчал — певуче, незлобиво. Особенно воодушевлялся, рассказывая о своем первенце.

— Вчера сам ко мне потянулся. Изъясняться еще не умеет, пузыри пускает, а все же, чувствую, желает сказать: здравствуй, мол, милый папочка!

При этом Васютин воспроизводил улыбку сына, да так потешно, что Варвара Степановна не могла удержаться, смеялась сквозь кашель: «Ты, Василий Васильевич, вполне лекарство заменить собой можешь! У тебя ж у самого младенческая душа!»

Буйнарович — тот приходил по-другому. Тяжело ступая по половицам, он усаживался в кресло с осторожностью, но все равно оно под ним отчаянно скрипело. Сидел и с трудом ворочал редкими фразами. Зато уж скажет так скажет — никаких дипломатических вывертов. И еще Столбовой нравилось, что силач лелеет мечту — добиться спортивного, тяжелоатлетического рекорда.

— Ну зачем тебе этот рекорд? — сердилась Зинаида Пряхина. — Ты же в цирке выступаешь — не на стадионе спортивном!

— Роли не играет, — гудел Буйнарович. — У меня и гири и штанга — полного веса. Каждый может проверить: дутыми, туфтовыми не пользуюсь.

— Пусть так. Но зачем же тебе.

Пряхина продолжала сердиться, а Столбовая ее останавливала:

— B самом деле, Зинуша: вдруг Роман Евсеевич мировой рекорд ахнет? Вполне допускаю. Мужчина основательный.

Что касается Столетова — этот приносил с собой явственный воздух цирковой конюшни. Да и разговаривал — будто шамбарьером прищелкивал. С виду мог показаться не только сердитым, но и свирепым. Однако Варвара Степановна не заблуждалась: Столетов был надежным, проверенным товарищем, закулисные интриги презирал и всю свою привязанность делил между дочерью и лошадьми.

— Уж очень они у тебя в одну строку, Матвей Гаврилович, — с легким упреком качала Столбовая головой.

— А как же? — удивлялся он. — И дед, и отец из седла не выходили. И я. Не успокоюсь, пока классной наездницей не станет Маргарита!

Затем рассказывал о цирковой жизни. Кажется, все в порядке: сборы не падают, директор ведет себя хозяйственно, внимательно. Кое-кто брюзжит, да нет к тому серьезных оснований. А на будущую неделю производственное совещание назначено, разбор программы.

— Эх, подняться бы мне! — вздыхала Столбовая. — Поверишь ли, Матвей Гаврилович. До того наглоталась всяких лекарств — горечь сплошная во рту!

Визитеры эти появлялись обычно в первой половине дня. Ближе к вечеру захаживал Евгений Жариков. Участливо расспрашивал он старую артистку о самочувствии, но она-то знала — меньше всего ради нее стучится в дом начинающий коверный.

В тот раз, когда он зашел впервые, Столбовая спросила будто невзначай:

— Помощницу-то мою как находишь?

— Да ничего. Деваха, кажется, исправная.

Такую же незаинтересованность высказала и Клавдия, когда Столбовая спросила ее о Жарикове:

— Старательный он. И вообще смешной.

Но ведь вот любопытно: стоило юноше заявиться к старой артистке, как незамедлительно появлялась и Клавдия. Если же, напротив, первой приходила она — можно было не сомневаться: с минуты на минуту постучится Жариков.

— Извела меня бессонница, — говорила в этих случаях Варвара Степановна. И оборачивалась лицом к стене. — Уж вы не обижайтесь, попробую вздремнуть.

С того вечера, когда, разыскав на цирковом дворе обескураженного Жарикова, Клавдия поддержала его ласковым словом, молодые люди успели ближе познакомиться.

Слушая девушку, глядя в ее глаза — то хмурые, то загорающиеся упрямым блеском, — Жариков все очевиднее понимал, что Клавдия нравится ему. Крупна, конечно: не пожалел господь бог строительного материала. Фигурой, однако, вполне пропорциональна, и характер есть: не хнычет, своего добивается, с птицами поладила. Да и только ли с птицами? Жариков дня не мог провести без Клавдии.

Косясь на дремлющую Столбовую, стараясь не разбудить ее приглушенным говором, доверчиво беседовали молодые люди. С каждым разом откровеннее делился Жариков своими планами. Несмотря на недавний афронт, планы эти звучали все честолюбивее, и тогда Клавдия напоминала отрезвляюще;