Александр Бартэн - Всегда тринадцать

— Мне очень приятно, господин Дезерт, показать вам новую программу нашего цирка. Программа обширная, разнообразная, и надеюсь, что она.

— Мне будет интересно посмотреть, — откликнулся импресарио. Тон был сдержанным, но это ничуть не обескуражило режиссера.

— Сейчас вы сами убедитесь, господин Дезерт. Некоторые из номеров я бы отнес к самому высокому классу.

Управляющий укоризненно покосился на Порцероба: к чему такое предуведомление? Программа и в самом деле шла с успехом, получила признание и зрителя, и печати. Тем более не было нужды саморекламно забегать вперед.

— Мне будет интересно, — сухо повторил Дезерт.

В кресле он сидел неподвижно, прямо, лишь короткими кивками головы подтверждая, что слышит переводчика. Не изменил он позу и тогда, когда, вслед за оркестровым вступлением, на манеже развернулся пролог.

Вся в цветах — и вместо снастей цветочные гирлянды — выплыла ладья, на палубе которой играли музыканты. Они исполняли песню о красивом и мужественном цирковом искусстве, и артисты, со всех сторон сопровождавшие ладью, громко подхватывали припев песни, а коверный клоун — самый веселый из клоунов — дирижировал сверху, с мачты, взмахивая подзорной трубой, встряхивая длинными льняными волосами. Потом водрузил трубу на мачту, и она вдруг задымила, как пароходная. Взялся за спасательный круг, и он вдруг сделался рулевым колесом. Басисто прогудев, набирая скорость, пароход-ладья направился в дальнейший путь.

«Эффектное начало! — подумал Дезерт. — Но это ведь еще не настоящая цирковая работа. Посмотрим, как дальше развернется программа!»

«Новое в цирке» — анонсировали, предвещали, обещали афиши. Какая же, однако, подразумевалась новизна? Новизна артистических имен или же новизна цирковых находок — трюков, комбинаций, аппаратуры?

Программа, которую смотрел Дезерт, тем и была примечательна: молодость соседствовала в ней с долголетним умудренным мастерством — тем, что остается навек молодым, потому что не знает успокоенности. «Новое в цирке»! Образцовый, самый взыскательный в стране манеж знакомил зрителей с артистами разных поколений. С молодыми, умеющими черпать из своей молодости самое лучшее: свежесть, непосредственность, неуемную фантазию. И с артистами старшего возраста. Имена этих артистов давно и широко были известны. Казалось, они уже всесторонне показали себя. Но вот выходят опять, и зритель видит новую грань таланта.

В антракте Порцероб не замедлил осведомиться:

— Каковы же ваши впечатления, господин Дезерт?

Не без усилия разомкнув бескровно-тонкие губы, импресарио согласился: действительно, в программе многое интересно. Но тут же, словно желая остудить излишнюю восторженность режиссера, высказал сожаление:

— Мне показалось, что недостает зоологических номеров. Собачки, гималайские медведи. Одного этого мало!

— Конечно! Конечно же! — воскликнул Порцероб, и улыбка его обрела еще большую лучезарность. — Другого я и не ждал услышать от вас — внука Рене Дезерта!

— И еще, — продолжал импресарио, как будто не услыхав скрытого комплимента. — Мне показалось также, что в программе мог быть богаче представлен конный цирк.

— Совершенно верно, — и тут согласился Порцероб. — Конечно же вам всегда будет недоставать конного цирка. Вам — сыну прекрасного дрессировщика Франсуа Дезерта!

— Не будем тревожить тени предков, — с подобием улыбки ответил Дезерт.

Что касается управляющего Союзгосцирком — он не принимал участия в этом разговоре или, точнее, ограничивал свое участие любезной улыбкой. Он также был человеком деловым — управляющий системой советских цирков. Потому-то и предпочитал не столько говорить, сколько присматриваться. Те впечатления, которые он вынес из своей первой — еще зарубежной — встречи с импресарио, не изменились и на этот раз.

«Жесткий, как видно, купец!» — думал управляющий.

Второе отделение программы включало номера не менее сильные. Но, пожалуй, самым прекрасным был среди них последний, заключительный номер: выход группы канатоходцев. Они работали на трехъярусном канате — отец и мать, дочь и сын, невестка. «О, семья! Цирковая семья!» — не без благосклонности кивнул Дезерт, услыхав пояснение Порцероба. Трехъярусный этот канат снабжен был приспособлением, позволяющим изменять угол наклона. Идя по канату, артисты исполняли сложные эквилибристические комбинации. И вот наступил финал номера. Самый молодой — юноша — стал подыматься по такой отвесной крутизне, что даже немыслимо было понять, как возможно подобное движение. Семья следила, семья провожала, семья сопутствовала. «Правильно! — отметил про себя Дезерт. — Он самый молодой, а значит, кормилец, надежда семьи!» Однако, продолжая все так же пристально следить за ходом номера, Дезерт вдруг почувствовал нечто такое, что было ему доселе незнакомо. И понял, в чем заключается это незнакомое и необычное: оно в поведении зрителей, зрительного зала.