В теплый солнечный день сосны, как огромные желтые свечи ярого воску, курят по бору смолистое благоухание. Мох мягок и ласков, нога тонет в нем, как в бесконечном, раскинутом по земле пушистом ковре.
В бору не бывает жарко: снизу, от мха, тянет холодком, мох всегда влажен и прохладен. Темно-зеленый потолок хвои местами прорывается, оттуда падают на землю прямые солнечные лучи, яркими пятнами играющие на мху и стволах сосен. Воздух наполнен щебетами и присвистами: вверху, на грани бора и неба, — там живут птицы, невидные, но слышимые.
Охотник шел легкой быстрой походкой привычного к долгой ходьбе человека. Его ружье висело на ремне; от прищуренных глаз охотника не ускользали ни свалившиеся сосны, ни молниеносный скачок белки.
Охотник шел прямо, не сворачивая, его ноздри с наслаждением втягивали острый смолистый запах.
Был охотник невелик, коренаст; он сдвинул на затылок смятую кепку, открыв огромный бугроватый лоб, уходивший под кепку лысиной. Видно было, что наслаждение ходьбой по моховому настилу еще не уступило место охотничьему задору. Уже раза два охотник скидывал ружье с плеча, но, после секундного раздумья, снова вешал его на ремень — и шел дальше.
Неожиданно вдали замаячила чья — то фигура. Она была едва различима меж сосен; человек стоял неподвижно.
Охотник, не сворачивая, шел прямо на встречного; прищуренные глаза всматривались в открывавшееся из-за стволов поднятое кверху лицо человека в подраной куртке деревенского сукна. Человек стоял, подняв голову и за чем-то следя. За его спиной висело старое шомпольное ружьецо, борода человека, жиденькая и чернявая, приподнялась вверх, открывая буровато-красную жилистую шею.
Охотник подходил неслышной походкой. Но человек с бородой оглянулся, присмотрелся. Затем показал пальцем вверх, светло и открыто улыбнулся, и тихо проговорил:
— Глянь-ко, до чего чуден! Ну впрямь, как с разумом. Тук-тук, долб-долб — и глотнет. Чуден!..
Охотник подошел вплотную к человеку и тоже поднял голову.
Вверху, на высоком стволе сосны сидел дятел. Он неутомимо долбил кору, постукивая клювом, и изредка, запрокидывая голову, глотал добычу.
Человек снова заговорил:
— И до чего люблю смотреть на божьих пташек, до чего люблю… И не боится он человека, никак не боится, ровно актер. А ты откуда ж, с города? — внезапно осведомился он.
— Да, из города, охотничаю, — весело ответил охотник.
— Вижу, что охотничаешь. Теперь мало кто из ваших тут бродит. А раньше много бывало. Что ж, ай без почину?
— Еще не стрелял.
— Ну-ну, твое дело такое, походишь-походишь — и домой воротишься… охотники! — качнул бородой человек.
— А что?
— Да так, неча вам делать, ну и шалаетесь. Небось, служащий?
Охотник еще веселее ответил:
— Угадал, служащий я. Да ведь и ты тоже вот шалаешься.
— Я по службе. Лесник я. Мне на роду так положено по лесу ходить. Я птиц не бью, жалко. Ружье у меня для острастки. Ихняя птичья доля певчая, за что их стрелять? У меня вот дома дрозд есть, то-есть до чего хорош! — снова заулыбался лесник.
— Что ж, поет?
— Да еще как! Всех дразнит, пересмеивает, чуден — конца нет!
Дятел шумно взмахнул крыльями и скакнул выше, скрывшись за ветвями. Лесник почесал в затылке, нерешительно оглянулся на охотника. Тот предложил:
— Ну, идем вместе, что ли. Я тут и мест не знаю.
— Пойдем, пойдем, мил человек. Как прямо пойдем, так до моей избы и дойдем. Я тебе и дрозда покажу.
Оба зашагали рядом. Лесник, видимо был рад встрече с городским человеком и начал суетливо рассказывать о лесном житье-бытье. Охотник слушал внимательно, иногда отрывисто покашливал. А лесник расходился больше и больше, добираясь до главного.
— Власть наше село забижает, вот что скверно. Прямо хоть и не говори, — наконец, сумрачно сказал он.
— Как же она обижает?
— Так, с лесом. Это тут лес казенный, а дальше пять делянок было обчественного. Ну, а с революцией весь лес объявили казенным, и обчественный туда же ввернули. А по крестьянскому делу лес — ой, как нужон! Мы всем миром и туда и сюда, — никак нет толку, один ответ. "Государственный лес"! — и все тут.
Охотник, видимо, заинтересовался делом о лесе и слушал очень внимательно. Его глаза смотрели под ноги, на мелькавший мох с редкими брусничными зелено-желтоватыми кустиками.
— Теперь одна надежда у нас и осталась — в Москву с этим делом пойдем, там требовать будем. Мы по правде… Как же это так, чтоб власть у нас же да и отобрала лес? Не должно быть!
Читать дальше