Вадим Собко - Стадион

— Почему?

— Я не про баскетбол говорю. Вы видели вот это?

Он протянул удивленному Шиллингу вечернюю газету. Менаджер взглянул, и глаза его испуганно забега–ли. На первой странице было напечатано воззвание, призыв к борьбе за мир, а под ним в длинной шеренге фамилий стояла подпись Эрики Штальберг.

Подошел Майер.

— Что случилось, Шиллинг?

— Поглядите–ка! Это вы во всем виноваты! Так–то вы за ней смотрите? Ни на кого нельзя положиться! Повесить вас мало! Повесить!

Шиллинг истерически заломил свои короткие пухлые руки. Лицо Майера потемнело от гнева, но он сдержался.

— Завтра, — раздельно сказал он, — Эрика напишет в газету письмо, где будет сказано, что подпись поставлена против ее воли и без ее ведома. Это вызовет еще большую сенсацию и даст возможность обвинить тех, кто распространяет воззвание, в подлоге. Во всяком положении надо уметь найти выход, Шиллинг.

— Вызовите ее немедленно сюда!

— Что вы, сейчас забеги на сто метров! Ее нельзя нервировать. Поговорите после. Идемте.

Они уселись на свои места как раз в тот момент, когда Ирина Гонта готовилась взять первый в своей жизни старт на международных соревнованиях. Весь стадион плыл перед ее глазами, и трибуны казались сплошным серым кольцом. От волнения дрожали руки, и было даже странно, как она может думать о том, чтобы выиграть. Тем не менее она об этом думала. Так хотелось с кем–нибудь поговорить, опереться на чью–то надежную руку, но Максимова поблизости нет — тренеров во время соревнований не пускают на поле, а с Ниной Сокол говорить бесполезно — она сама волнуется.

Но вот к девушкам, которые уже закончили разминку и сидели рядом на скамье, ожидая старта, подошла Волошина. Перед ней все на стадионе расступились, она имела право находиться где угодно.

— У Русанова все в порядке, — ответила она на вопросительный взгляд Нины. — Значит, сейчас начнем?

— Да, — с трудом выговорила Нина.

— Ольга Борисовна, — обратилась к ней Ирина, — «американцы так мало разминаются…

— Они заменяют разминку массажем, только, по–моему, это хуже, потому что массаж перенапрягает мускулы и преждевременно старит их.

Этот коротенький деловой разговор вдруг успокоил Ирину, и, когда ее вызвали на старт, волнение совершенно исчезло. Не будем думать о финале и полуфинале, но в этом забеге Ирина Гонта, девушка из Донбасса, должна быть первой, — студенты Советского Союза поручили ей защищать их честь, и сейчас на нее смотрит весь мир.

Невольно посмотрела Ирина на те ряды трибуны, где сидели советские спортсмены. Чувство сплоченности всей команды, которое появилось в тот вечер, когда они провожали Волошину из театра, сейчас еще больше выросло и окрепло. Ирина знала, как страстно хотят увидеть друзья ее победу. И это чувство придало особую ответственность каждому движению девушки.

Ирина попробовала взять старт. Да, как будто все хорошо.

Команда стартера — и ноги крепко уперлись в стартовые колодки, а руки опустились на белую линию. Потом две секунды непередаваемого абсолютного сосредоточения всех сил — секунды, когда спортсмен ощущает настоящее вдохновение, негромкий выстрел за плечами и бег.

— Ничего особенного, — сказал Шиллинг, взглянув на свой секундомер.

— А мне понравилась эта девушка, — отозвался Майер, глядя, как Ирина рвет грудью белую финишную ленточку. — Какое у нее время?

— Двенадцать.

Следующий забег Эрика Штальберг выиграла красиво, легко и без всякого напряжения.

— Одиннадцать и девять, — недовольно сказал Шиллинг, — все настроение она мне испортила.

— Завтра выправит, — успокоил его Майер.

Теперь он смотрел, как вдоль беговой дорожки летят пышные каштановые волосы Нины Сокол. Она мчалась, как ветер, и никто не сомневался в ее победе.

— Ого! — Шиллинг сосредоточенно смотрел на секундомер. — Одиннадцать и восемь. Не помог Джилькс.

— Может, наоборот, еще больше разъярил ее.

— Возможно.

Забеги девушек кончились, теперь сто метров бежали юноши.

— Десять и пять, — объявил диктор.

— Кто, кто? — не расслышал Шиллин.

Майер взглянул в программу.

— Номер двести девяносто шесть — Савва Похитонов.

— Неплохо, — проворчал Шиллинг. — Но этот будет намного лучше.

Слова его относились к Хивисайду, который финишировал первым в своем забеге.

— Десять и пять, — монотонно объявил диктор.

Забеги продолжались, но никто не показал лучших результатов. После короткого перерыва начались полуфинальные забеги женщин.