Вадим Собко - Звёздные крылья

В мае на улицах Киева зацветают каштаны и небо над Днепром становится необычно синим и глубоким. Проплывают легкие облака, и, глядя на них, начинаешь ощущать высоту неба. Иногда налетает гроза. Тогда тяжелые молнии обрушиваются на Днепр. Жирно лоснится брусчатка на улице Ленина, и, кружась в воздухе, осыпаются на асфальт тротуаров бело-розовые лепестки каштанов.

Потом грозу сменяет солнце. Капли еще сверкают в листве, и каждая из этих искрящихся капель, прежде чем испариться, превращается в яркую звезду.

Флегматичные дворники сметают белую пену каштанового цветения. А когда подсыхает асфальт, в воздухе еще долго носится едва ощутимый аромат грозы.

У каждого города свой запах. Влажными туманами пахнет Ленинград, острым холодком свежевырубленного угля — Сталино. Соленый привкус моря несут с собой ветры Одессы. Свежим бетоном и вкусной черноземной пылью пахнет Харьков. Пьянящий запах искристых морозов даже в самую горячую пору лета можно уловить над Москвой. Широкими морскими просторами и немного едким белым камнем-известняком пахнет Севастополь. И еле уловимое благоухание недавней грозы стоит над Киевом. И впрямь, быть может, этот аромат оставляют частые грозы? А может быть, ветры с верховьев Днепра приносят дух цветения лесов… Только неизменно ощущаешь над Киевом этот пьянящий и свежий ветер послегрозья.

Восемнадцатого мая 193* года, в весенний грозовой день Юрию Крайневу исполнилось двадцать шесть лет. Он вспомнил об этом случайно. Больше того — ему об этом напомнили: на книге о межпланетных полетах стоял библиотечный штамп — вернуть восемнадцатого мая.

Юрий Крайнев поднялся с кресла и отложил в сторону книгу. Двадцать шесть лет! Мысли его невольно подернулись грустью: двадцать шесть лет, прожита почти половина жизни.

Юрий огляделся вокруг. Он осмотрел свою комнату так, будто видел ее впервые. Но ничего нового или неожиданного не появилось в просторной светлой комнате инженера Юрия Крайнева. Ровными шеренгами стояли книги в больших шкафах. На широком, затянутом зеленым сукном столе лежали раскрытый учебник и несколько чертежей. Кисть винограда переплеталась с причудливыми листьями на пестрой материи широкой тахты, стоявшей в углу комнаты. На переддиванном столике блестел никелированный электрический чайник с удивленно вздернутым кверху носиком. Другой угол занимал платяной шкаф, в который Юрий умудрялся втиснуть столько вещей, что ему самому подчас казалось странным, как они там умещаются.

Желтый паркет тускло блестел. Он сохранил еще едва заметный дух скипидара, напоминавший аромат соснового леса в жаркий день.

Громадное окно выходило на улицу Ленина. С шестого этажа была видна добрая половина Киева, до самых далеких за днепровских озер, окутанных легкой предвечерней мглой.

По улице Ленина, порой скрываясь под белыми кронами каштанов, проносились автомобили. С высоты шестого этажа они напоминали разноцветных зверьков, бегущих весело и бесшумно.

Юрию вдруг захотелось разогнать свое странное настроение быстрым движением, когда бешеный ветер бьет в лицо, когда мелькают телефонные столбы вдоль шоссе, а воздух становится ощутимым и упругим.

Юрий снял телефонную трубку и услышал, как поспешно загудели автоматы. Он набрал номер гаража и сказал, чтобы прислали машину. Вежливый голос дежурной ответил, что машина товарища Крайнева сейчас выйдет. Юрий положил трубку и провел рукой по черной блестящей коробке телефона.

Еще раз он оглядел комнату и подошел к окну. Близился вечер. На реке перекликались пароходы. Внизу, по блестящей, омытой дождем улице промчался грузовик с большим белым номером 26 на зеленой крыше кабины; Юрий снова вспомнил о дне своего рождения.

Снизу донеслись басовитые нотки автомобильного гудка. Сигнал звал вежливо, но нетерпеливо. Черный открытый автомобиль стоял у подъезда.

Юрин довольно улыбнулся. Сейчас поднимется ветер. Он подошел к шкафу, чтобы взять пальто и кепку, и остановился перед большим зеркалом.

Он часто смотрелся в зеркало, вывязывая галстук или причесываясь, тогда все его внимание поглощалось галстуком или гребенкой. Чтобы рассмотреть самого себя, у Юрия никогда не хватало времени.