Леэло Тунгал - Четыре дня Маарьи

- Ничего, все в порядке.

Раздался звонок, и все разошлись по классам. Мои одноклассницы, одна за другой, проявляя отчаянное любопытство, выспрашивали у меня до самого прихода учительницы, как и почему это случилось. Двум-трем первым я постаралась подробно объяснить все, как было, но поскольку остальные приставали с тем же самым вопросом, я стала отвечать:

- Подставила ножку!

- Бац! И приземлилась! — засмеялся Килу, мой сосед по парте.

- Точно!

Странно, но они верили.

Потом Стийна и я начали беседовать на переменах, как чопорные старые англичанки, — о погоде и здоровье. Ведущей в разговоре приходилось быть мне, Стийна лишь отвечала на мои вопросы и сама редко проявляла инициативу. Я узнала, что она учится в восьмом «б», хотя ей уже шестнадцать — из-за болезни она дважды оставалась на второй год. Считали, что у Стийны какая-то тяжелая болезнь сердца, но год назад ее отвели к врачу, и тот велел вырезать ей миндалины. После операции Стийна больше не температурила, и усталость исчезла, словно рукой сняло. Терять сознание ей раньше не приходилось, на сей раз это, наверное, случилось от слабости. Стийна жила со своей сводной сестрой, которая была на семь лет ее старше, работала коком на судне и месяцами не бывала дома. Стийна должна была заботиться о себе сама и иногда по нескольку дней кряду не могла собраться сходить за продуктами.

- Тебе нравится ходить в продуктовый магазин? — спросила Стийна.

Я отрицательно затрясла головой — по-моему, в мире был лишь один человек, посвящавший все свое свободное время хождению по продуктовым магазинам, — моя достопочтенная тетушка. Стоять рядом с нею, когда она выбирала на прилавке кусок мяса или выбраковывала рыбу с совка продавщицы в рыбном магазине, было для меня настоящей пыткой. Запах продуктов в магазинах был удушающе-густым.

Стийна сказала, что, когда она входит в магазин, ей хочется покупать все подряд, но особенно нравится пахнущая чесноком колбаса. Однако обычно она покупает совсем не то, что надо, но это выясняется уже потом, дома…

Вскоре Стийна стала через день обедать у меня дома. Через день, потому что тетя работала один день в утреннюю, другой в вечернюю смену. Кухня у нас была совсем крошечная, ею пользовались три семьи, а на газовой плите было всего лишь две конфорки, и обе всегда заняты. Я разворачивала три полотенца, в которые была завернута кастрюля (для большей надежности тетя оставляла ее на радиаторе), потом согревала в комнате на электроплитке воду, выждав момент, когда в кухне никого не было, пробиралась туда к раковине и наскоро мыла свою тарелку. Вымыть и две тарелки — пустяк, а радость от таких совместных обедов была особенно велика: Стийне больше не угрожали обмороки от истощения, я же не чувствовала себя больше одинокой, тетя, в свою очередь, ликовала, что аппетит у меня стал лучше. "Ты, словно бродячая собака — наедаешься, когда никто не видит!" — сказала тетя.

Раз-другой Стийна приходила к нам и тогда, когда тетя была дома, но она тете не понравилась. "Смотрит исподлобья, будто я ее обидела, а у самой юбка не глажена и чулки забрызганы грязью! Плохо воспитанная девчонка!"

Стийна действительно была очень замкнутой и редко кому глядела прямо в глаза. Говорила она тихо и монотонно, словно ей было безразлично, слушают ее или нет. Но было в ней что-то, что делало ее интересной мне. Говорила она большей частью совсем не о том, о чем говорили все остальные, и замечала совсем другие вещи. Иногда мы с ней смеялись целыми часами, одно слово порождало другое, одна шутка догоняла другую. Стийна рассказывала о странных вещах — о привидениях, смерчах и ураганах. Ее рассказы редко бывали длинными, и потому оставалось впечатление, словно она утаивает половину того, что знает, говорит лишь о том, что для слушателя доступнее. И Стийна по-своему говорила о книгах и фильмах. Мои впечатления и сопереживания от чтения книги касались обычно особенностей сюжета или героев, а Стийна до тонкостей помнила краски, картины природы и красивые фразы, зато имена действующих лиц забывала почти мгновенно. Я, дочь лесника, конечно же, знала о природе гораздо больше, чем она, — ведь мне доводилось помогать отцу: сажать сосны, заготовлять на зиму подкормку для косуль, прорубать просеки, зимой на лыжах отвозить оленям соль… Я видела, как олени объедают листья с деревьев, как токуют тетерева, как куница таится на заснеженной ветке ели. Но я не умела рассказывать обо всем этом так выразительно, как Стийна рассказывала о пролеске, брошенной в муравейник и медленно розовеющей.