Леэло Тунгал - Четыре дня Маарьи

Стийна вытаскивала то одну, то другую книгу с полок Аэт и уголком глаза поглядывала на меня. Видимо, она поняла мою медлительность.

Тепловатый пакет, попавший мне под руку, когда я запихивала в сумку свое «кхаки», повернул мои мысли совсем в другую сторону. Вечная спутница тети в ее путешествиях, окаянная зашморенная курица напомнила мне, что с нею необходимо что-то предпринять. Улучив момент, когда Аэт и Стийна не смотрели в мою сторону, я сунула курицу на шкаф. Вот будет потеха дней через десять, когда Аэт вернется! А может, в отсутствие Аэт курицу найдет ее мать, или — еще эффектней — сам великий писатель Паррест, который не сможет разгадать потрясающую загадку обернутой фольгой зашморенной курицы, иначе как написав об этом новеллу.

- Пожалуй, можем потихоньку трогаться в путь, — сказала я, и настроение у меня поднялось.

- А-а, ты готова, — обрадовалась Аэт. — Тогда пошли.

Стийна бросила на книжные полки последний тоскующий взгляд и тоже была готова к путешествию. Аэт разрешила мне оставить зонт на хранение у нее дома.

- Страшно хочется есть, — пожаловалась Стийна. — Пожалуй, по дороге надо будет заскочить в какую-нибудь столовую или в кафе.

Аэт приоткрыла наружную дверь и предложила:

- Возьми с собой печенье у меня в комнате! Оно все равно зачерствеет до моего возвращения.

Ну вот, человек голодает, а я за здорово живешь оставляю на шкафу целую курицу!

- Тебе-то что там нужно? — удивилась Аэт, когда и я ринулась вслед за Стийной.

Еще не хватало, чтобы она сочла меня воровкой!

- Курицу, — ответила я честно, хотя и покраснела. — Свою курицу, если хочешь знать. Или ты собираешься утверждать, что вы храните зашморенных кур на книжном шкафу?

Аэт пожала плечами, а Стийна и вовсе ничего не поняла. Роковая курица вернулась обратно ко мне в сумку.

- По крайней мере до трамвайной остановки нам по пути, — сказала Аэт, запирая дверь.

Выйдя на улицу, мы все трое молчали. Мне вспомнился один рассказ отца. Когда он был дошкольником, соседский мальчишка постарше спросил его: "Хочешь увидеть Ригу?" Отец, конечно, хотел. Тогда соседский мальчишка сказал: "Могу показать!" Он стал позади отца, схватил его за уши и приподнял над землей, говоря: "Ну смотри на свою Ригу!" Отцу было жутко больно, уши чуть не оторвались. "Вот тебе Рига!" — злорадно сказал мальчишка и побежал домой. Отец рассказывал, что уши еще долго болели и были красными…

Я не стала пересказывать другим эту историю — среди моих сверстников сейчас не принято твердить: мой отец, моя мать… Просто мне показалось, что и меня вот так же жестоко надули, пообещав показать Ригу!

В трамвае мы ехали втроем довольно долго. На Центральной площади Аэт вышла. Когда трамвай тронулся, она помахала нам вслед. Сдавалось, что Аэт вовсе не была особенно счастлива оттого, что все-таки отправляется в Ригу.

Хотелось поругать ее за глаза, но я сдержалась: по-моему, это пошло — злословить о своих подругах, как только те скрываются из виду. Такое еще кое-как терпимо у десятилетних. В четвертом и пятом классах наши девчоночьи дружеские звенья возникали и распадались в два-три дня, и каждая девчонка без всяких угрызений совести рассказывала своей новой подруге все, что прежняя доверила из своих личных тайн. Новая подруга в ответ платила своей исповедью, которая тоже не оставалась в секрете потом, когда наступала размолвка.

К счастью, Стийна была не из тех, кто ждал бы от меня чего-нибудь подобного. Она задумчиво смотрела в окно трамвая. А может, на оконное стекло, словно там было нацарапано стихотворение.

Наша дружба со Стийной началась странно. Однажды в конце сентября, когда я еще не освоилась в новом классе, во время перемены какая-то светловолосая девчонка рухнула прямо передо мной на пол в коридоре. Она вроде бы хотела медленно сесть на паркет, но внезапно грохнулась навзничь, крепко стукнувшись об пол затылком. Мне следовало срочно что-то предпринять, помочь ей. Я попыталась поднять девочку и поставить на ноги. Однако эта хрупкая девчонка оказалась до того тяжелой, что я сама поскользнулась и села на пол.

- Групповое убийство! — закричали мальчишки. — Памятник павшим!

Мы действительно могли напоминать скульптурную группу: я, сидящая растерянно, а на коленях у меня голова девочки с закрытыми глазами. Но кто-то уже принес нашатырный спирт и сунул ей под нос. Когда она чихнула и открыла глаза, один из доброжелателей ткнул нашатырь мне чуть ли не в рот (возможно, он был у меня раскрыт от растерянности), и я адски разозлилась. Затем потерявшая было сознание девочка поднялась на ноги, словно ничего и не случилось, улыбнулась мне и сказала собравшейся вокруг нас толпе: