Владимир Корчагин - Путь к перевалу

Ребята вполголоса продолжали спорить между собой. Света рядом с Люсей бубнила под нос формулы. Так прошло с полчаса.

Но вот Светлана с шумом захлопнула учебник:

— Не могу больше. Скучища!

— Нет, почему же? — сказала Люся. — Вот смотри. Сначала мне казалось, что прустит не отличить от пираргирита. Оказывается, можно. Пираргирит темнее. Значительно темнее!

— А аргентит с халькозином?

— И аргентит от халькозина можно отличить. Видишь эти зеленые налеты? Вот здесь. И тут. И на этом образце. Только на халькозине…

Света махнула рукой:

— Все равно — муть! — Она зевнула. — Я где-то читала, что иностранный язык можно сейчас учить во сне. Вот бы минералогию так же! Верно, девочки?

Надя с Любой согласно кивнули. Света взглянула на часы:

— Ну, еще немного. Зато на математике… Вот где потеха будет!

— Почему потеха? — удивилась Люся.

— Увидишь…

Высшая математика… Люся еще в школе прониклась уважением к этой науке всех наук и сейчас, перед лекцией, думала лишь о том, как бы сесть поближе к доске.

В аудитории было еще пусто, и она положила сумочку в первом ряду. Но Света потянула ее за рукав:

— Зачем? Пойдем назад! Там свободно. И другим девчонкам займем.

— Как назад? Это же математика.

— Ну и что? Цоя ты не видела! — и, поймав недоуменный взгляд Люси, — ой, забыла! Конечно, ты его не видела. Вот и слушай меня. Пойдем назад! А здесь и посмеяться нельзя, и от смеха не удержишься.

Люся ничего не понимала:

— Нет, я все-таки сяду здесь.

— Как хочешь.

В первом ряду положили свои книги Саша, Иван и еще несколько ребят. Остальные с боем занимали задние столы.

Едва прозвенел звонок, Люся вынула из сумочки тетрадь и оглянулась на дверь. Там еще толпились ребята. Никто из них, казалось, и не собирался входить в аудиторию.

Так прошло две-три минуты. Неожиданно все хлынули на места. В распахнутую дверь как-то боком, сутулясь, вошел немолодой худощавый мужчина в больших роговых очках и с пузатым портфелем под мышкой. Волосы его были взлохмачены, пиджак и брюки сильно выпачканы мелом. Он быстро прошел к кафедре, бросил па стол портфель и громко, стараясь перекричать стоящий в аудитории шум, проговорил:

— Здравствуйте, товарисы!

— Здравствуйте, товарищ Цой, — ответил нестройный гул голосов.

После этого Цой подошел к доске и, не оборачиваясь к аудитории, как бы в раздумье произнес:

— На цем зе мы с вами остановилис?

И так как никто ему не ответил, он взлохматил всей пятерней и без того взлохмаченные волосы и решительно объявил:

— Возьмем эту вот теорему. — И руки его быстро замелькали по доске, выписывая буквы и цифры.

Но что это за теорема? Что тут дано и что требуется доказать? Люся с надеждой ожидала объяснений Цоя. Но тот все писал и писал, и вот уже начал стирать написанное. Тогда Люся решила поскорее переписать в тет- радь, чтобы разобраться после. Но Цой писал невероятно быстро. При этом почти ничего не объяснял, а только ерошил время от времени волосы и громко вопрошал:

— Так, ум-м? — последний звук он произносил бесподобно, с резким свистящим придыханием, напоминавшим шмыганье носом, что неизменно вызывало смех в аудитории. Цой не обращал на это ни малейшего внимания.

— Так! — отвечал он сам себе после небольшой паузы и тут же добавлял: — Посли дальсе!

И снова на доске выстраивались длинные ряды формул. И снова Люся не успевала переписывать их в тетрадь. Наконец, исписав больше пяти страниц, ничего не поняв и окончательно отстав от Цоя, она беспомощно оглянулась.

Но что это? Многие студенты, оказывается, и не раскрывали тетрадей, а некоторые даже не смотрели на доску. В первом ряду писали только Саша, Иван и Фарид. Люся повернулась к доске. Правая рука Цоя непрерывно выписывала длинные ряды алгебраических выражений, а левая почти сейчас же стирала их. Он продолжал приговаривать:

— Так, ум-м? Так! Посли дальсе.

Люся уже и не пыталась писать.

Вдруг руки Цоя остановились. Он отступил на шаг от доски и молча уставился на только что написанные строки.

— Цто зе у нас получилось, ум-м? — шмыгнул он громче обычного, и Люся невольно улыбнулась.

— Цертовссына какая-то… — неожиданно сказал себе Цой под громкий хохот всего зала и начал быстро исправлять последнюю формулу. Потом снова отошел от доски и почесал у себя в затылке:

— Сплосная цертовссына!

Смех усилился. А Цой решительно махнул рукой и, подойдя к доске, начал торопливо стирать все написанное прямо ладонью: