Татьяна Толстая - Детство Лермонтова

Но Миша вяло играл со взрослыми. Казалось, он совсем был здоров, но после приступов гнева мальчик опять начинал тяжело ходить, как бы хромал на обе ступни, тяжело ковылял и часто падал.

По-прежнему он чертил мелом на сером сукне разные линии и фигуры и проводил долгие часы за этим занятием. Чертя, он напевал, а иногда бормотал слова в такт и так углублялся в это занятие, что бывал недоволен, когда Христина Осиповна, отрываясь от своего вязанья, говорила:

— Мишенька, пора кушать. Дарья приходила — говорит, сейчас подают.

Няня Лукерья тщательно умывала его и переодевала, вела в чайную комнату, а он бежал к окну смотреть, что делается во дворе. Но Андрей Соколов его подхватывал и усаживал в высокое креслице, потому что бабушка не велела ему долго стоять у окна. Лукерья стояла за его креслом; в кармане она держала несколько чистых салфеток наготове.

Обычно к столу собирались бабушка, Христина Осиповна, Миша, доктор Ансельм Левис и Пашенька, и все они считали своей обязанностью напоминать Мишеньке, что надо хорошо кушать, и все показывали ему в этом пример. Но ребенок, сидя на высоком стуле, повязанный салфеткой, брезгливо морщась, раскрывал рот, и няня Лукерья заставляла его съедать обед, а главное, ненавистный ему кресс-салат: доктор Ансельм Левис верил в целебную силу фруктов и зелени.

Мишу заставляли ежедневно есть то шпинат, то салаты, приготовленные по-разному, но кресс-салат с черным хлебом — обязательно каждый день. Но все-таки мальчик болел, у него выступала сыпь по всему телу. Кожа от расчесывания покрывалась струпьями, так что по ночам сорочка опять стала прилипать к телу. Доктор Ансельм Левис кормил Мишу серой в облатках и утверждал, что это лекарство прекрасно очищает кровь и излечивает золотуху. За обедом доктор присутствовал неизменно, с удовольствием кушал блюда, которые сам же заказывал, и из года в год толстел и здоровел.

Арсеньева была довольна, что он взял на себя труд ежедневно проверять провизию и составлять меню.

Однажды, когда сыпь особенно измучила Мишу, Арсеньева стала расспрашивать доктора о пользе серных ванн. Он подтвердил, что мадам права: серные ванны излечивают самые тяжелые случаи кожных болезней, очищают тело человека, закаляют кожу на много лет. С древних времен считают, что это лучшее средство от золотухи.

Арсеньева предложила:

— Может быть, еще раз съездить на Кавказ? Сестрица Екатерина Алексеевна очень зовет опять погостить в Шелкозаводске. Ведь после первой поездки на Кавказ и я и Мишенька стали ходить! Конечно, поездка трудная, черкесы нападают на мирных путешественников. Но сестрица обещает, что нас опять встретят и проводят…

Миша захлопал в ладоши от радости и стал проситься ехать на Кавказ.

Так, начиная с зимы, Арсеньева стала готовиться к летней поездке, о чем и написала брату Александру Алексеевичу.

Зима наступила как-то сразу: снег шел подряд два дня и улегся все сравнявшей пухлой пеленой. И, если только чуть заплутаться, можно было свалиться в овраг.

Снег запушил балконы нижнего этажа вплоть до перил. Увидев такой снежный завал, Миша попросил, чтобы очистили входную дверь, а то нельзя было выйти гулять.

Через несколько дней дворовые ребята уже катались на самодельных коньках по пруду — он подернулся крепким, чистым льдом.

Днем, в тихую погоду, ясно смотрело солнышко, но к вечеру разыгрывался ветер; он пронизывал прохожих насквозь, до костей, и то гудел, то свистел, то завывал в печной трубе. Снежные заносы заметали дорогу, и она сделалась выше, чем обычно. Зимой, когда бывало двенадцать — пятнадцать градусов мороза, можно было, закутавшись в тулуп, ехать с приятностью в открытых санях: воздух свежий и легкий, морозец пощипывает, но легко дышится.

…Ежедневно появлялся управляющий Абрам Филиппович. Человек он был еще не старый, подвижной, с быстрыми глазами, очень угодливый, неглупый и знающий, а главное, не только готовый исполнять в мелочах волю своей госпожи, но и предугадывать ее желания. Усердие его Арсеньева принимала как должное, но ценила своего управляющего и постоянно награждала его — правда, за счет крестьян, но награждала так, что он оставался доволен. Абрам Филиппович входил всегда осторожно, внося с собой струю морозного воздуха, несмотря на то что бабушка велела ему отогреваться, прежде чем входить к ней; но он всегда торопился. Стоя на пороге, он долго кланялся в пояс, покамест Арсеньева ворчала: