Николай Бирюков - Чайка

«Зазяб», — решила Аришка и опять улыбнулась.

— Шнапс?

— Да, да, шнапс, — с тоской проговорил Зюсмильх. Он провел рукой по горлу, желая этим подчеркнуть, что ему надо очень много шнапса. Офицеры смотрели на него неприязненно, явно расположенные начать ссору: в гарнизонных войсках не любили гестаповцев за их заносчивость. Особенно разозлен был рыжеусый. Когда Аришка подошла с бутылкой к столу, он схватил ее за волосы.

— Ти русский поганий женщин. Я тебе есть плятить, а ти с моих колено… раз-раз — на шея к первой дрянь, — и с размаху ударил ее по лицу.

Аришка взвыла и умоляюще вскинула глаза на гестаповца.

— Господин кавалер!

Но Зюсмильх ни на что не обращал внимания. Он сидел и что-то шептал, уставившись взглядом в свои ладони, почти сплошь покрытые засохшей кровью. Рыжеусый выхватил из рук Аришки бутылку, но офицер с гитарой, пораженный выражением лица Зюсмильха, тихо сказал:

— Оставь. Пусть пьет. Видишь, сумасшедший.

Он выбил пробку и поставил бутылку на стол. Зюсмильх залпом выпил стакан. Всхлипывая, Аришка подала на тарелке хлеб и кусок колбасы.

— Вы уж, господа кавалеры, без ссоры… Я для господ охвицеров безотказная. А к ним побежала — гляжу, зазяб. Сердцем-то я рыхлая, с чувствием…

Не закусывая, Зюсмильх выпил еще стакан. Очки его запотели. Сняв их, он близоруко оглядел офицеров и Аришку и одним выдохом проговорил:

— Молчит!..

— Кто? — спросил офицер, сидевший на кушетке.

— Она.

Зюсмильх положил на стол руки ладонями вверх.

— Это вот… ее кровь.

Рябое лицо его побелело и вроде как будто меньше стало от внезапно расширившихся глаз, плечи судорожно перекосились. Он схватил бутылку и, запрокинув голову, прильнул к горлышку.

— Умеет пить! — одобрил рыжеусый.

Когда в бутылке осталось меньше четверти, Зюсмильх отнял ее от губ, отдышался и долго сидел, не шевелясь, точно прислушиваясь к тому, что делалось у него внутри.

— Нет, и это бесполезно. Все бесполезно!

Он швырнул бутылку на пол. Осколки брызнули во все стороны, и лужица водки потекла под босые ноги перепуганной Аришки.

— Глаза!..

Лицо его стало еще белее, и от этого отчетливее обозначились яминки оспы.

— Синие-пресиние… — прошептал он трясущимися губами, — и горят… Сама молчит, а глаза…

Он ударил кулаком по столу.

— Обманул нас всех фюрер! Никому не уйти живыми из этих снегов!

Офицеры переглянулись, и рыжеусый настороженно покосился на Аришку, которая полудремала на кушетке, облокотившись на валик и бесстыдно оголив ноги. От Зюсмильха не ускользнуло оживление на пьяных лицах офицеров, и губы его скривились.

— Можете донести! Я не возражаю. Еще можете сказать Ридлеру — он давно допытывается — это я сообщил командованию, что никаких красноармейских десантов в наших лесах не было. Зачем? Хотел стать на его место здесь, а теперь… О нет, боже избави!

Он замолчал, уже не видя ни комнаты, ни своих слушателей, ни дремавшей Аришки. В мире были только он и она — Волгина, вернее ее глаза, и холод, страшный холод в его груди.

Он знал, что эти глаза читают каждую его мысль, знают его тайное желание бежать немедля к себе в Германию, в свой Берлин. И он знал также: это не поможет! Они пойдут за ним всюду… Отыщут его на родной Фридрих-штрассе, найдут и на чердаке и в подвале… Они неотступно следят за ним.

— Вот они! — заорал он исступленно и вытянул перед лицом руку, точно защищаясь. Взглянув по сторонам, прижался к спинке стула. — И здесь… И здесь… Синие-синие… Горят, а в груди от них холодно, лед. А за ними — опять… другие глаза… О, чорт! — Голос его хрипел, лицо перекосила судорога.

Рыжеусый отодвинулся от стола, Аришка в испуге отбежала к двери, а спавший на полу офицер изумленно приподнял голову.

В комнате раздался мелодичный звон. Он дошел до сознания Зюсмильха, и гестаповец осмотрелся. На стене, над кушеткой, в ряд висели восемь стенных часов. У всех ритмично покачивались маятники. Одни часы били просто — звонкими ударами, другие — с музыкой.

Аришка с довольной улыбкой любовалась своим приобретением. На всех часах стрелки показывали одинаковое время: ровно час.

— Меня ожидают, я ведь только на минутку вышел — воздуха свежего глотнуть, — словно пробуждаясь, пробормотал Зюсмильх. — Надо итти…

Поднимаясь, он оперся ладонями о стол и задел вилку. Несколько минут смотрел на нее тупо, как загипнотизированный, потом взял.

— Я… выколю их! — услышали офицеры его жаркий шепот.