Юрий Збанацкий: Красная роса

Любил Качуренко своего водителя, поэтому и просил, чтобы остался парень при нем: биография как стеклышко, энергичный, находчивый, безотказный, за все годы совместной работы не было случая, чтобы Павло Лысак не выполнил какого-либо поручения.

Пошла «эмка» в распоряжение фронта, погрустил немного Павло, а потом пришел к «хозяину», хитро взглянул исподлобья:

— Так как же будем? Пешком или на колесах?

— Пешочком, без колес, Павло, придется привыкать, — бодрился председатель райисполкома, зная, что этим не развеселит своего водителя.

— А в МТС валяется старый металлолом — списанная полуторка…

Качуренко только пожал плечами.

И «собрал» Павло Лысак колеса. Приволок бог весть откуда старые проржавевшие детали, отмыл все и отшлифовал, приладил детальку к детальке, залил бак бензином, и полуторка, нигде и никем не зарегистрированная, неподвластная самому суровому мобилизационному плану райвоенкома, деловито сновала по району.

Как никогда пришлась к делу эта скрипучая, но на диво выносливая таратайка. Андрей Гаврилович, забыв об удобной, хотя и тесноватой «эмке», притерпелся к грузовой колымаге, словно всю жизнь ездил на ней, гнулся на замасленном, с выгнутыми ребрами пружин сиденье.

Сейчас машина чихала, тряслась, как в лихорадке, а Качуренко думал о разлуке с женой. Почему она так холодно повела себя? Впрочем, кто разгадает женскую натуру, может быть, так и следует расставаться, может, захотелось ей сыграть такую роль, ведь прирожденная же артистка, любимица калиновской публики, лауреат не одной из областных олимпиад.

Незаметно косится Андрей Гаврилович на водителя. Лысак сидит твердо, уверенно, как император на троне. Густой чуб, серый от пыли, тяжело спадает на узкий лоб, из-под крутых надбровных дуг, густо заросших лохматыми волосами, не мигая смотрят вперед холодные серые глаза, губы тонкие, крепко сжатые, на подбородке блестит вьющаяся поросль. Что-то медвежье, дикое просматривается в увальне Лысаке. И может быть, это нравится Качуренко, свидетельствует о необычайной силе и потенциальных возможностях водителя.

— Уехала наша мама…

— Уехала… — без энтузиазма раскрывает губы Лысак.

Качуренко в душе улыбается — не любит Павло женщин, уже не мальчик, в парнях ходит, с Аглаей Михайловной они так и не нашли общего языка, все бросал на нее недобрые взгляды; может, потому, что и она не воспринимала его глубоко замаскированные то ли дикость, то ли обычное хамство.

— Как-то ей там будет… — проговорил Качуренко.

— А как? — ощетинился вдруг Лысак. — Не пропадет. Не дадут скучать. Во всяком случае, не переживет того, что нам с вами придется.

— Это да, — вздохнул Качуренко. — Нам придется… Ты, Павло, все-таки молодец. Молодец, что не женился. Душа спокойна.

Лысак бросает на Качуренко насмешливый взгляд, советует:

— Вы тоже не очень-то убивайтесь.

— Это почему же?

— Знаем их…

Качуренко вдруг становится весело.

— Сердитый ты на женский пол. С чего бы?

— Знали бы вы их, не очень-то восторгались бы.

— На что-то намекаешь?

Лысак крепко стискивает губы. Колеблется — говорить или промолчать?

— Мое дело телячье, — выдавливает наконец. — Дети родителям не судьи.

В этих словах уже прозвучало что-то загадочное. Качуренко сурово посмотрел на водителя:

— Что хочешь этим сказать?

— А ничего. Оправдываю свою холостуху — только и всего.

Дорогу переходила воинская часть. Возможно, кто и не заметил бы, но опытный Качуренко сразу увидел: из боя выходила часть голодная, уставшая и сердитая. Высунулся из кабины, а тут уже и капитан подступает. Небрежно козырнул, глаза острые, на лице суровая решительность, неумолимость.

— Документы!

Качуренко не торопясь достал свое удостоверение. Капитан внимательно рассмотрел, сверил фото с оригиналом.

— Попутчик?

— Водитель райисполкома.

— Почему не в армии?

— Имеет особое задание.

— Ясно.

По-хозяйски топал капитан вокруг машины, тут и другие офицеры подходили, майор в пенсне, военврач сразу же загорелся:

— На ловца и зверь…

Капитан остро посмотрел на Качуренко.

— Что ж, товарищ председатель, как ни досадно, но придется…

Павло Лысак уже понял, к чему идет дело, стоял сбоку, нахально скалил зубы.

— Но ведь машина не подлежит реквизированию… — сказал Качуренко.

— Война все спишет, уважаемый! — вскрикнул майор-медик. — У нас вон сколько раненых, надо в первую очередь тяжелых спасти.