Юрий Збанацкий - Красная роса

Рядом с Евдокией Руслановной тихо сопел Ванько Ткачик, двадцатилетний секретарь райкома комсомола, чубатый, розовощекий. К нему доверчиво тянулась фельдшер Зиночка Белокор, ровесница Ванька, похожая на белокурую березку, светила большими синими глазами, внимательно присматривалась ко всему окружающему. Зиночка второй год трудилась в районной поликлинике, почти всех присутствующих знала лично, общалась с большинством, оказывая при необходимости посильную медицинскую помощь, но больше всего прикипело сердце ее к Ваньку, а оба вместе тянулись к мудрой и ласковой Вовкодав, держались ее, как малые дети родной матери.

— Надвигается, видно и слепому… — подтвердил вывод прокурора и руководитель «Заготльна» Станислав Иванович Зорик, тонкий знаток волокна, человек суровый с виду, сложенный так нескладно, что и в его фигуре, и в лице тщетно было искать какую-либо привлекательность. Глянешь на человека, все у него будто бы на месте, а присмотришься повнимательней — на лице такой беспорядок, что и глядеть не хочется. Только и заготовлять, только дергать да вымачивать лен с таким портретом Зорику! Видимо, из-за этой асимметричности в лице, из-за отсутствия волос и бравой фигуры так и проживал Станислав Иванович холостым, но не огорчался, так как был первоклассным работником, безотказным исполнителем любого дела.

Уловив авторитетное слово Зорика, Жежеря и Трутень оставили игру и подошли к окнам.

Все смотрели не мигая в темные проемы окон, вслушивались в ночь, ловили далекие малиновые вспышки и не знали — радоваться или печалиться. Может быть, и в самом деле в этих вспышках погибал враг, отступал, убегал в черную неизвестность, а может быть, наоборот — тихо и вкрадчиво подступал к Калинову.

— В самом деле, гроза… — подтвердил кто-то.

— То-то же, видишь, и немецкие громы замолчали… — весело протянул Савва Дмитрович Витрогон, человек, привыкший и не к таким грозам и метелям, так как много лет работал в лесу, сажал и пилил деревья, измордовался с лесозаготовками и лесовывозами, был так бит за медлительность, затягивания, недовыполнения месячных, квартальных и годовых планов выговорами, что если бы писались они не на бумаге, а на спине, места живого не нашлось бы на человеке.

Вдруг словно прорвало плотину или, может, гроза расщедрилась наконец на ливень, все присутствующие заговорили весело, хотя и нервно:

— А и в самом деле, смолкли…

— Кажется, еще с обеденной поры…

— Похоже, остановили их…

— Позиция у наших выгодная… Я прикидывал на карте…

Не сговариваясь, впились глазами в начальника районной милиции Луку Лукича Кобозева, человека, всегда бывшего на виду, так как щеголял он в такой форме, в такой фуражке, что перед ним невольно встанешь по стойке «смирно». И хотя у тебя за душой и намека нет на какую-либо провинность, но душа эта, видимо, от испуга, что может сотворить что-либо непотребное, дрогнет и зажмется в самые пятки. Только сегодня увидели калиновцы Луку Лукича не начальником милиции, а обыкновенным человеком и с трудом узнали его. Он сидел тихонько в уголке, замаскировавшись в штатский, уже ношенный костюм, внимательно рассматривал хромовые ботинки.

Когда Кобозев заговорил о карте и выгодной позиции, его сразу же окружили со всех сторон, почувствовав в нем военного спеца, даже стратега.

— Ну-ка, ну-ка, Лука Лукич, объясните…

Лука Лукич уже готов был объяснять, развернуть, как это он умел и любил, целую теорию, полную предвидений и гипотез, но вопрос о том, где же она, эта позиция, где этот рубеж, на котором наши войска остановили обнаглевшего врага, загнал калиновского стратега в глухой угол, и он заколебался.

— Где же… Думаю, на Днепре… Водный рубеж…

В мертвой тишине слова утонули, как в вате. Далекий-далекий гром со вспыхнувшей молнией то ли подтвердил, то ли опроверг сказанное. Присутствующие не удовлетворились объяснением, они и сами так полагали: широководный Днепр — неприступный рубеж для врага, обнадеживающая преграда.

— Ну, а слухи… слухи… Что вы о них скажете?

— Какие слухи? — насторожился начмил.

По поселку упрямо ползли слухи о том, что враг будто бы прорвался через Днепр и даже через Десну перемахнул.

— О каких слухах речь? — сурово переспросил Кобозев.

— О прорыве… На Днепре будто бы… — откликнулся Агафон Кириллович Жежеря. Все знали его наивную откровенность — что в голове, то и на языке.

Лука Лукич не возразил и не обвинил Жежерю в пораженчестве, а, наоборот, авторитетно подтвердил, что так и есть, враг неосмотрительно, не спросив брода, полез в воду, попал сдуру вместе со своими танками и самоходками в западню между Днепром и Десной, и у наших теперь только и дела — захлопнуть эту западню и бить его до победного конца.