— Можем начать, — сказал Ян, поздоровавшись с пришедшим после всех молодым парнем, музыкантом оркестра местной пожарной команды; его можно было встретить на всех вечерах с танцами, устраиваемых в округе. — Больше никто не придет.
Они сели рядом, на скамейках справа от павильончика. Один из мужчин стал за караульного и, медленно прохаживаясь по полянке, не спускал глаз с тропинок и обеих дорог, в то же время стараясь не пропустить ни одного слова своих товарищей.
Участники собрания сообщили о положении на местах. Деревенские кулаки с каждым днем все больше и больше наглели. Они спешили стать наследниками прогнанных баронов, занять их место. Организация айзсаргов вбирала в себя активнейшую часть реакционеров и успешно соревновалась с полицией. На шею народа вместо прибалтийского дворянства старались сесть доморощенные господа — в умении эксплуатировать, в гнусности они не отставали от своих предшественников. Самая ценная прослойка народа — революционеры, закаленные в открытых боях, — понесла большие потери и была слишком ослаблена, чтобы в ближайшее время развернуть более широкую деятельность: многие ушли с красными полками в Россию и участвовали теперь в великой борьбе за укрепление молодой Советской власти, а те, кто остался на месте, тысячами гибли в тюрьмах. Интеллигенцию старались отравить ядом дювинизма и всякими националистическими иллюзиями. Прожорливый и ненасытный кулак прочно уселся на грудь народа и душил его, убежденный в том, что нет такой силы, которая может его прогнать и уничтожить.
— Трудно что-нибудь сделать при таких обстоятельствах, — сказал музыкант. — Товарищи начинают терять веру в успех борьбы. Та малость, которую нам удается осуществить, несоразмерна с жертвами. Ничего мы не добьемся, только злим своих противников, а на большее мы сейчас не способны. Выловят нас по одному и сгноят в тюрьме.
— А что ты предлагаешь? — спросил Ян Лидум.
— Надо сохранить оставшиеся силы, — ответил парень. — Вы сами видите, что сейчас слишком неблагоприятное время для активной борьбы. Если мы будем продолжать борьбу, то все погибнем. Но через несколько лет обстоятельства могут измениться; народ убедится, какое ужасное ярмо приготовила для него национальная буржуазия, настроение масс станет революционным, — тогда понадобится партийный актив, чтобы руководить борьбой и довести массы до победы. Надо подождать — вот самое разумное.
— За такую услугу ты можешь получить от буржуазного правительства орден, — сказал Ян. — Того, что ты нам предлагаешь, больше всего добиваются наши враги. Допустить, чтобы у рабочего пропала вера в необходимость борьбы, в возможность победы, жалобно вздыхать, сложить оружие и сдаться, признать, что наши враги непобедимы… Дорогой товарищ, да что ты говоришь? Именно теперь, когда положение самое трудное, когда даже иной член партии начинает терять веру в победу революции, нам надо делать все, чтобы в сердцах людей не погасло пламя борьбы. Большими и малыми делами мы должны ежедневно доказывать, что есть сила, которая продолжает расти и зреть в недрах народа, что у рабочего класса всегда жива его великая цель и борьба кончится только тогда, когда будет одержана окончательная победа. В огромном море лжи должен гореть и пламенеть наш маяк правды, его яркие лучи — проливать свет на каждую гнусность, на каждое преступление угнетателей. Это ускорит пробуждение классового самосознания масс, ускорит рост новых отрядов борцов.
— Товарищ Акот прав, — заговорил учитель Улуп. — Не замолкнуть и сдаться, а собрать все силы для более напряженной работы, для более острой борьбы — вот что нужно.
— С дезертирами нам не по пути! — страстно воскликнула Зента. — Кто бросает товарищей на поле боя, тот предатель, и партия должна судить его.
— Я совсем не собираюсь дезертировать, — смущенно оправдывался музыкант. — Я только рассказал, какое настроение начинает появляться у некоторых товарищей. Что касается меня, — я буду действовать, как решит организация.
Ян взглянул на учителя.
— Товарищ Яков, тебе придется поработать с этими товарищами, — сказал он. — Освети им правильно создавшееся положение и задачи нашей партии. Когда они освободятся от этой куриной слепоты, им будет стыдно вспоминать о своих теперешних настроениях.
— Хорошо, товарищ Акот, — сказал учитель. — Я это сделаю.
Слово взял Мартын.
— Айзсарги издеваются и всячески угнетают простых людей. Мы это переносим стиснув зубы, а наши враги думают, что мы их боимся и только поэтому молчим. Местный начальник айзсаргов Олинь — настоящая кровожадная собака — до потери сознания избил позавчера какого-то пожилого человека на дороге только потому, что тот не поклонился ему. Если организация одобрит, я готов хоть через неделю уничтожить Олиня.
Читать дальше