Вилис Лацис: Сын рыбака

На видземском побережье Рижского залива, возле речушки Зальупе, стоит рыбачий поселок Чешуи, защищенный грядою дюн от свирепых морских ветров. Узкая развилистая дорога вьется меж двадцатью четырьмя дворами, отделяя их друг от друга. Дома крыты замшелым тростником или черепицей, среди них лишь один кичится красной железной крышей. Дом этот строен в полтора этажа, с верандою и балконом; голубая вывеска, на которой намалеваны сахарная голова и разрезанный каравай, украшает вход в лавку Бангера, самого зажиточного человека в поселке. Здесь можно купить смолу, пряжу для сетей, пробку, мыло, конфеты, табак и кое-что из гастрономии. Мужчины здесь всегда найдут чем промочить горло, а женщины могут вволю посудачить. Лавка Бангера — сердце рыбачьего поселка: сюда стекаются все свежие новости и слухи, а отсюда они с поразительной быстротой разносятся по всем дворам.

Дальше всех от моря, на самом краю поселка, одиноко стоит дом старого Дуниса. Он похож на остальные здешние дома — такой же низкий, длинный, с прогнувшейся тростниковой крышей и небольшими оконцами. С северной стороны к нему пристроен крытый двор для скота, чуть поодаль — клеть для хранения рыболовных снастей и баня с рыбокоптильней.

Ближе всех к дюнам — дом рыбака Клявы, такой же ветхий, как и у Дуниса. Просторный двор обнесен со стороны дороги ивовым плетнем, позади дома тянется обмелевший лиман. Лет тридцать тому назад здесь была бухточка, сейчас ее отделяет от моря гряда дюн. Только осенней порой, когда западные ветры нагоняют в залив громадные массы воды, лиман вновь сливается с морем. Вдоль него растет несколько кустов сирени и жидких березок, но ни одного фруктового дерева в Чешуях не увидишь.

Севернее, на пригорке, откуда открывается вид на весь поселок, стоит маленький домик без каких-либо хозяйственных построек. Здесь когда-то жила вдова Залита с дочерью Зентой…

В этом тихом уголке обитает сильное, закаленное рыбацкое племя. Несколько лет тому назад здесь произошли события, нарушившие мирное течение обыденной жизни, и молва о них разнеслась далеко за пределы поселка.

В первый воскресный день после крещения Оскар Клява запряг лошадь и повез младшего брата Роберта, студента экономического факультета Рижского университета, в соседнее местечко, откуда начиналось автобусное сообщение с Ригой. С ними поехала и дочь лавочника Бангера — Анита; ей тоже пора было возвращаться в столицу, где она училась в последнем классе средней школы. Всю дорогу Оскар молча прислушивался к оживленным разговорам брата с Анитой. Они заранее радовались развлечениям, которые ждали их в городе, — театральным премьерам, выставкам картин и давно обещанным концертам Анри Марто [1] Анри Марто (1874–1934) — выдающийся французский скрипач и композитор. . После двухнедельного отдыха молодые люди жадно стремились окунуться в многоцветный поток городской жизни.

Оскар не любил город. Он быстро утомлял его своими крайностями, угнетал избытком шума, движения, происшествий, всевозможных удовольствий и многообразием человеческих страданий. Даже во время деловых поездок он не мог высидеть там больше двух-трех дней. Смутно становилось у него на сердце, и он спешил обратно, в тихое царство дюн, где люди день и ночь дышат соленым запахом моря и засыпают под убаюкивающий гул прибоя. Здесь его ничто не угнетало. Бодро принимался он за повседневную работу — забрасывал сети, чинил невод, помогал отцу и сестре в рыбокоптильне.

Оскару исполнилось двадцать пять лет. Несмотря на то что он выделялся среди других парней тихим, молчаливым нравом, голову он держал высоко и ни перед кем ее не склонял. Когда Оскар шел по поселку, его большие красные руки тяжело свисали вдоль тела, словно обремененные собственной силой, и даже в толпе рыбаков его еще издали можно было заметить по гигантскому росту. Широкоплечий, с загоревшим от солнца, обвеянным морскими ветрами лицом, в облепленной рыбьей чешуей, запачканной смолой одежде и высоких сапогах с отогнутыми голенищами, он напоминал сказочного великана.

В местечке Оскар задержался ненадолго. Помог брату и Аните донести до автобуса вещи и стал прощаться. Подавая руку Аните, он посмотрел ей в глаза, покраснел, и в груди у него вдруг защемило. Это было незнакомое, впервые изведанное захватывающее волнение, но оно могло означать и боль, и грусть, и тревогу. Оно имело множество названий, и только одного, подлинного, которое охватило бы все эти чувства, Оскар еще не знал… Итак, он посмотрел на Аниту, покраснел и отвернулся.