Николай Вирта: Одиночество

На колокольне пробило одиннадцать — глухой звон отрезвил Сторожева. До рассвета осталось шесть часов. За эти часы он даже с больной ногой уйдет верст за двадцать и отсидится в дальних глухих кустах, в знакомых ямах, если не под силу будет идти.

И тут он вспомнил, что в Пахотном Углу, в пятнадцати верстах от Двориков, живет Лев — сын учителя Никиты Кагардэ.

«Ему от батьки прощальное слово принесу, — подумал Сторожев, — авось схоронит, спрячет отцова друга…»

Мелькнула мысль о погоне — ну и что же?

«Все равно, — решил он, — если догонят, найдут, так хоть в горячке придет смерть. Все лучше, чем эта томительная, ползущая к утру ночь».

Он быстро собрал и рассовал по карманам пиджака куски хлеба, мяса, потом остановился, погрозил кому-то кулаком и, беззвучно рассмеявшись, дунул в фонарь.

Свет, желтый и блеклый, погас. Сторожев задрожал, но, подавив слабость, вдруг обладавшую им, подошел к двери.

— Леша, фонарь погас. Мне письмо надобно написать жене. Вздуй свет, будь ласков.

И отошел к столу.

Лешка, громыхая задвижкой, открыл дверь. В амбар ворвалась блещущая звездами ночь.

В одной руке Лешка держал яблоко, в другой нож, мокрый от яблочного сока. Он нащупал стол, положил машинально яблоко и финку на угол стола и вынул из кармана спички.

Сторожев протянул из тьмы руку и, когда Лешка, чиркнув спичкой, нагнулся к фонарю, с силой ударил его ножом в спину.

Лешка, глухо замычав, рухнул на пол; с плеча его упала винтовка. Петр Иванович, ляская зубами, поднял ее, сорвал с пояса Лешки патронташ.

И вдруг ему почудилось слабое биение Лешкиного сердца. Он похолодел.

— Добить?

И затаил дыхание.

«Померещилось!» — подумал Сторожев и снова прислушался. Лешкино сердце глухо билось.

Где-то тявкнула собака.

Сторожев вздрогнул, заспешил.

Дрожащими руками он обшарил карманы Лешкиных брюк, вынул документы, спички.

Около двери, на пне, где сидел Лешка, он нашел его шинель, накинул на плечи…

И исчез в ночном мраке.

1934–1957 гг.