Василий Гроссман: Степан Кольчугин. Книга первая

Афанасий Кузьмич, токарь, говорил:

— Разве это дом! Это каторжный пересыльный этап.

А когда его спрашивали, почему же он пересыльный, старик сердито отвечал:

— А вот потому и пересыльный, что с земной каторги на небесную нашего брата отсюда отправляют.

Дом был старый, двухэтажный. Стены местами разбухли, выпятились. Их подпирали толстые бревна, наклонно врытые в землю.

В доме жили рабочие металлургического завода. Жили тесно, по два семейства в комнате, да, кроме того, держали холостых жильцов и земляков, приезжавших работать на заводе. В какую комнату ни вошел бы человек — утром ли, днем, — всюду на кроватях и на полу спали люди: завод работал в две смены.

Вокруг стояли такие же дома. А некоторые из них — в стороне, точно пьяные, отбившиеся от компании друзей. Казалось, они думали: куда же шагать дальше?

Поселок был большой — целый город. И он все рос — то тут, то там строили землянки, хижины… Кривые улицы с разных сторон тянулись к заводу.

Дыхание завода покрывало половину неба густым черным дымом. Завод пыхтел, задыхался, жрал кокс, железную руду, выпивал за день большой пруд мутной воды.

Четырнадцать тысяч человек ходили в две смены к заводу. Молча, густой толпой бежали они в четверо открытых ворот — сыпать в домны кокс и красную, точно куски мяса, руду, ковырять длинными ломами оскаленные, обжигающие пасти печей.

А навстречу им шли отработавшие упряжку.

Эти шли не толпой, а врассыпную. Точно солдаты разбитой армии, они пробирались к своим домам. Их порванная одежда лоснилась от масла, лица были покрыты угольной копотью, глаза воспалены.

Придя домой, они пили кувшинами холодную воду, чтобы остудить обожженное дыханием завода нутро, и заваливались спать.

Степка родился и жил в этом доме. Он, вероятно, не согласился бы с Афанасием Кузьмичом, что этот дом — каторжный этап.

Мир состоял из дома, двора, улицы. Кроме того, было полное чудес место — темное ущелье между стеной их дома и соседнего. В это ущелье лили помои, бросали негодный хлам. В полумраке постоянно копошились худые, покрытые клочковатой шерстью собаки. Зимой помои замерзали на стенах желтоватыми агатовыми наростами, а летом нестерпимо воняли.

Степка любил сидеть там, прислонившись спиной к. стене, и смотреть на небо. По небу шли облака, они появлялись одно за другим, неторопливо и бесшумно исчезали…

Степке казалось, что вот какое-нибудь облако зацепится за крышу дома, он прыгнет на него и поплывет медленно, важно по синему небу и будет оглядываться назад, пока не исчезнет дом, темный заводский дым, мать, развешивающая во дворе мокрое белье. Он кидал в облака камнями, кричал им, ругал их, но они не хотели ни спускаться, ни останавливаться, плыли, не обращая на Степку внимания.

Весной и осенью двор превращался в болото. Жильцы прокладывали сеть тропинок из досок, кусков кирпича, листов жести. А посреди двора рос высокий клен. Весной его ветви набухали почками, пахли сыростью. Дерево покрывалось маленькими яркими листьями. Летом листья становились серыми и, не дождавшись осени, опадали.

Жильцы смотрели на дерево и огорченно говорили:

— Эх!

После смерти отца мать искала работу, домой приходила поздно, сердитая, печальная. В сумерках ее большое лицо становилось темным. Степке казалось, что это икона сошла со стены.

Заходила тетя Нюша и, оглядываясь на Степку, шепотом что-то говорила матери.

— Да уйди ты, — говорила мать.

Потом мать молча ходила по комнате, и Степка боялся ее в эти минуты. Он уходил к соседям или до ночи играл во дворе с мальчишками. Когда он возвращался домой, мать подозрительно смотрела на него и спрашивала:

— Что, набегался? — и, точно радуясь, говорила: — Жрать нечего, ваше благородие, придется голодным спать ложиться.

А ночью она подходила к нему и прикрывала поверх одеяла своей теплой старой кофтой.

Степка удивлялся, почему мать считает его несчастным. Да и не только она. Когда он зашел к соседям, Петровна, бабушка Алешки, отрезала ему толстый ломоть хлеба. Степка, солидно покашливая, протянул руку к солонке и, посолив хлеб, стал жевать его. Петровна, глядя на Степку, сказала:

— Интересно знать, зачем такой на свете мучается.

Как-то вечером пришел старичок, Степкин крестный, мастер мартеновского цеха. Он внимательно оглядел стены, кровать, сундуки и, точно убедившись в чем-то, сказал: