Еремей Айпин - В ожидании первого снега

А наутро, проснувшись, ахнули жители Ингу-Ягуна: зима пришла.

— Олынг цохт пит! — говорили они вместо приветствия друг другу. — Первый снег выпал!

— Олынг цохт юхит! — отвечали встречные. — Первый снег пришел!

Заскрипели дверцы лабазов, захлопали крышки сундуков, вытаскивали охотники давно приготовленные ружья, легкие таежные малицы из неблюя [18] Неблюй — шкура оленя, снятая в августе, когда шерсть короткая (ненецк.). , расшитые орнаментами кисы. Выкатывали из-под лабазов крепкие ездовые нарты для каслания в дальние боры и болота, расправляли упряжные ремни и плетеные кожаные арканы. Получит охотник две-три упряжки промхозных оленей и умчится в свои угодья, где испокон веков промышляли зверя и птицу его деды и прадеды.

Озабоченный Иван Филатыч, управляющий промохототделением, носился по селению, провожал охотников на промысел, давал последние советы и наставления. В суматохе он примчался к дому Микуля и лишь на крыльце опомнился, что хозяина нет дома. Украдкой оглянувшись, не видел ли кто, он поспешил прочь. Но, однако, ничего не скроешь от дотошных ингу-ягунских стариков, вечером в доме деда Кирила зацепили-таки Ивана Филатыча:

— Ты скажи, где наш Микуль, Иван Филатыч! Говорил, к первозимью, мол, придет. Пришел? — спрашивали ехидно старики. — Нетто мы без Микуля пушной план одолеем?! Наш ПОХ [19] ПОХ — промыслово-охотничье хозяйство. всегда первое место в районе держал!

— Где — на нефти! — примирительно сказал Иван Филатыч. — И у меня все же на душе спокойнее было, когда на одного охотника больше. И за угодья его не боялся, знал, в надежных руках, все в порядке будет, а теперь!..

— Ох, да ладно, нашел, о чем плакаться! — сбавили тон старички. — Да ты слыхал ли, кем на буровой-то стал он, наш Микуль?! Неужто не слыхал?! Да он же стал вторым… слышь, вторым помощником этого… землебуритель-то который…

— Бурильщик, — мрачно подсказал Иван Филатыч.

— Во-во, вторым помощником бурильщика стал. Потом и первым будет, а там, глядишь, и самим бурильщиком станет! Никто еще из ближних селений таких высот на «железной работе» не достигал! — старики вскинули седые головы.

— Чего-то вы больно быстро другую песенку затянули! — усмехнулся Иван Филатыч. — Помнится, весной вы совсем другое мне говорили!

— Это когда было! Сколько лун уже прошло?! А ты, Иван Филатыч, раньше времени не умирай! — отвечали старики. — Поживем — увидим, как нам дальше быть! Что ни говори, у Микуля настоящее чутье охотника, верной тропой идет. Он раньше нас почуял, где теперь главная тропа жизни проходит. А что охотников не будет, так это ты напрасно. Эта горючая вода всех интересует, да не все рискнут пойти на нее. Молодые-то шибко интересовались рассказом Микуля, а ведь пока никто не ушел за ним. Она, нефть-то, кажется, медведя напоминает — каждому охотнику, особенно молодому, хочется пойти по его следу, да не каждый на это отважится.

— Жди, надейся, — проворчал Иван Филатыч. — Придет время, и остальные потянутся за ним!

— Все-то охотники не уйдут! Тайга силой недюжинной обладает, оттого-то и выстояла века.

— Думаете, я против нефти? — осердился наконец Иван Филатыч. — Думаете, так я и не понимаю, что нефть — друг и помощник человека?! Да ведь в чем дело? Нефть-то рядом с охотником никак не уживется. Нет, нет, не уживется. Знаю, как будет: сначала вроде бы терпимо, а потом пойдут дороги, нефтепроводы, нефтепромыслы и много кое-чего другого. Погубят сначала наши ягельные бора, промысловые угодья, реки и озера. Пойдут самозваные «охотники», которых и сейчас уже немало шастает по лесам. Подорвут запасы зверей и птиц. А боровая дичь сейчас уже пошла на убыль. Вот тогда мы с вами по-другому запоем! — Поднялся Иван Филатыч и, выходя из дому, вздохнул: — Эх, если бы все в согласии да в ладу!..

Помолчали старики, посипели трубками, затем дед Кирила неторопливо проговорил:

— Крепко Иван Филатыч понадеялся на возвращение Микуля. Понадеялся, да, видно, напрасно.

— У хорошего хозяина каждая мелочь в хозяйстве на счету, а об охотнике и разговора не может быть… — поддакнул сосед слева.

Посидели старики, выкурили еще по трубке, хозяин предложил по кружке чаю. Тянули крепкий охотничий напиток, разговор пошел о предстоящем сезоне, об урожае на зверя-птицу. Ходил разговор по далеким рекам и озерам, по дремучим урманам и топким болотам и снова вернулся к сошедшему с охотничьей тропы Микулю. И никак толком не могли решить старики, сошел он с охотничьей тропы или не сошел совсем. Верно, что белку-соболя он теперь не промышляет, но зато он промышляет не менее важного и нужного зверя, имя которому — нефть. И живет, по его рассказам, среди неплохих охотников на нефть. Он столько о них рассказывал, что теперь, пожалуй, каждый житель Ингу-Ягуна знает и главного на буровой человека — мастера Кузьмича, который, словно вожак в упряжке, каким-то чутьем угадывает путь к нефти. Запомнился и землебуритель Алексей Иванович с добрыми улыбчивыми глазами, пришелся всем по душе и молодой нефтяной охотник Коска, который бредит только лосиными рогами; помнят и самого сильного человека буровой Гришу Резника, и длинного ехидного помбура Березовского. А одного нефтяного охотника, Раковича, в Ингу-Ягун Микуль приводил. Приглядывались к нему жители, придирчиво рассматривали нефтяного человека, но в конце концов все вынуждены были признать, что он охотник нефтяной что надо — малоразговорчивый, как таежник, напрасно слов на ветер не пускает, степенный, неторопкий, такой хоть с медведем лоб в лоб столкнется, а не растеряется. Словом, серьезный охотник на нефть. А ингу-ягунцы всегда с немалым уважением относились к людям серьезным, потому как такой человек за пустое дело не возьмется и с полпути обратно не повернет. Может, и Микуля тем отчасти оправдывали, что несподручно как-то настоящему охотнику не доводить начатое дело до конца. Найдет нефть, увидит ее своими глазами, тогда пусть и возвращается с добычей.