Сергей Сартаков - Пробитое пулями знамя

Порфирий с паромщиком Финогеном целый день ладили седла и волокуши — тонкие, березовые хлысты вместе с сучьями. По снегу волокуши легко поползут за конями — хорошо, можно весь груз на них положить.

Клавдея с Дарьей напеременки выходили на опушку леса и следили за тропой, которая вела в город. Подходов к заимке много, но если беда — она верней всего придет только по этой тропе. По ней в первые дни после разгрома восстания дважды уже приходили жандармы, допытывались, где Порфирий и Лиза. Не веря словам Клавдеи, будто погибли они, жандармы лазили в подполье, обшаривали ближние кусты на берегу Уватчика. Теперь отступились. Клавдея боялась тогда: не забрали бы ее. Нет, не взяли, только изругали всячески.

Когда комитетчики решили уходить в тайгу, Клавдея тоже попросилась с ними, Порфирий сказал:

Оставайся здесь, с Дарьей. Вас сразу не тронули — ну и теперь не тронут. Прямых улик против вас нету. А здесь вы нужнее. Связь через вас держать будем.

Переминаясь на месте, чтобы согреть зябнущие ноги, Клавдея думала: а каков людям будет путь в тайгу? Добро бы только мужчины одни — Лиза как дойдет? Коням овса в тайге не припасено: сколько сейчас навьючат — весь в пути скормят им. А там копытить сухую траву коням придется, с ельников мох теребить. До весны отощают совсем. Выдюжили бы. На Клавдею опять нахлынули все те заботы, какие одолевали ее, когда, бывало, Ильча уходил в тайгу на свой трудный промысел. Только теперь-то ведь не о промысле дума, а о жизнях человеческих. Скорей бы, скорей все наладили Порфирий с Финогеном и собрались бы все, кому уходить. И когда на подмену являлась Дарья, Клавдея спешила к дому и спрашивала Порфирия:

Мужики, вам ничего подсобить не надобно? — Она как-то даже и не думала о той огромной опасности и, главное, ответственности, какие ожидают ее, когда она останется связной. Время такое: чуть ошибись — и погибнешь. Ну, да когда останется человек один, тогда и думать ему о себе. — Сейчас чем вам еще помочь?

Нет, ничего. Справимся сами. За тропой хорошенько следите.

К сумеркам все было готово. Кони, навьюченные И о нагруженными волокушами, грызли в торбах овес — с места накормить их надо сытнее всего. Финоген прилег отдохнуть. Ему досталось труднее Порфирия, он рубил и вязал березы на волокуши, а потом ходил вверх по Уватчику просматривать дорогу, которой ночью придется им выбираться отсюда. Надо выверить все заранее.

С началом темноты прибежал Савва. Он дал большой круг по елани и подошел к заимке сбоку. Савва рассказал, что с косогора он видел, как возле эшелона Меллера-Закомельского табунятся каратели, должно быть, готовятся идти в ночную облаву. После разгрома восстания Савва стал неузнаваемо сдержанным и сухим… Он говорил о карателях внешне спокойно, а в глазах у него была глубокая и злая тоска.

Немного позднее Саввы с другой стороны, от переезда, пришли Иван Герасимович и Севрюков. Они сказали, что заходили к Лавутину, еще раз звали его с собой. Помрачнел Гордей Ильич, все отмалчивался, а потом ответил: «Ступайте, подумаю, может, приду».

Еще позднее приплелся Терешин. Грудь у него еще больше раздирало кашлем. Весь потный, дрожащей от усталости рукой он разглаживал спутавшиеся волосы.

Удачно пробрался, — выговорил он, превозмогая тяжелый, рубящий кашель. — А там что-то страшное затевается. Кто еще не пришел?

Не было Лизы и не было Ивана Мезенцева.

Порфирий то и дело выходил на крыльцо. Над заимкой не стлался такой густой чад, как в городе. Черное, с чистыми, крупными звездами, широко раскидывалось небо. Порфирий слушал. Сторожко слушали и тонкие ветви берез, окружавших избу со всех сторон. Окрест чуткая стояла тишина. А далеко, у вокзала, как обычно, громыхало железо. Но в эти привычные шумы теперь часто вплетались и еще какие-то режущие сердце звуки — крики, плач или стоны…

Потом со стороны депо начала доноситься стрельба. Залпами и одиночными выстрелами.

Порфирий, потемневший, входил в избу с тревогой смотрел на Клавдею, глухо говорил:

А Лизы все нету.

Иван Герасимович и Терешин его успокаивали:

Скоро придет.

— Еще и Мезенцева нет. Это только мы так ловко сумели.

Савва ради Порфирия тоже старался казаться беспечным. А на душе у него зрело другое. Взять бы свою самодельную бомбу, какие они готовили с доктором Мирвольским, пойти на вокзал п швырнуть эту бомбу прямо в вагон Меллера-Закомельского. Это тебе будет за все!.. И не знал еще Савва, что как раз в этот час в дом Чекмаревых вломились каратели и потащили на расправу Филиппа Петровича и Агафью Степановну.