Борис Изюмский - Алые погоны. Книга вторая

Прежняя строптивость Володи проглядывала теперь, пожалуй, только в непокорном вихорке темных волос, а характер чувствовался в быстрой; решительной походке, прямом взгляде вдруг, в упор — когда, чуть откинув голову, смотрел выжидательно, словно бы принимал вызов.

С гордостью думала Антонина Васильевна о том, что сын не только внешне походит на отца, и не раз мысленно благодарила училище за то, что сделало оно ее сына таким.

Она часто присылала Володе письма, какие умеют писать лишь матери — письма, полные тревоги, нежности, ласковых увещеваний и строгих наставлений.

Дважды, не сдержав своей тоски, приезжала Антонина Васильевна в училище на несколько дней — приласкать своего мальчика, поговорить с ним, разузнать о нем у офицеров: как учится, каков с товарищами, активен ли в комсомоле, преодолел ли свою строптивость?

Домой возвращалась со смешанным чувством неудовлетворенности — недоговорила что-то, недоспросила, — и успокоенности: он был в надежных руках.

…В воскресенье, после завтрака, Володя пошел к морю. Издали он увидел террасу яхт-клуба, украшенную разноцветными флагами, и ускорил шаг, почти побежал, жадно вбирая морской ветерок. Шум прибоя смягчал медь оркестров. Солнце озорно ласкало море, разбрасывало ослепительные блики. Легкие яхты, как чайки, скользили по волнам.

У самых перил террасы, среди многочисленных любителей гонок, Володя заметил Валерию. Она была сегодня еще красивее обычного. Белое платье, соломенная шляпа с коричневой лентой — очень шли к ней. Девушка радостно закивала ему, замахала рукой, приглашая стать рядом.

…Володя протиснулся к перилам террасы.

«Здравия желаю», — хотел было произнести он по привычке, но во-время спохватился и сказал:

— Добрый день!

— Здравствуйте, — сказала весело Валерия и стала болтать о гонках, о вероятных победителях, о том, как хорошо, что Володя догадался придти. Он неловко выжимал из себя фразы, презирая себя за робость, связанность, неумение поддержать этот беззаботный разговор.

— Вы были влюблены в кого-нибудь? — неожиданно шепотом спросила она и с любопытством, за которым умело скрывала желание смутить его, посмотрела на Володю, забавляясь его смущением. Он не нашел, что ответить, и девушка расхохоталась:

— Знаю, знаю, — лукаво сказала она, — уставом не предусмотрено!

Володю неприятно задел этот тон. Нет, далеко было ей до Любы Шевцовой. Правда, она красива, но разве дело только в этом?

Домой они шли вместе. Незаметно наблюдая за Владимиром, Валерия решила, что он «конечно, еще ребенок, но мил»: широкоплеч, высок, строен, лицо волевое… Ей нравились и эта скованность его движений в ее присутствии, и взгляд горячий и несмелый, и неприглаженные брови — естественные, как весь он — милый, несмышленый дичок.

Сам он не взял ее под руку, а она, боясь спугнуть его, — шла рядом с ним мелкими шажками, ласково поглядывая на своего спутника из-под широких полей шляпы.

Ей казалось забавным, возвратившись в институт, сказать небрежным тоном Жоржику Босняцкому с четвертого курса:

— Представляешь, в меня влюбился по уши один суворовец… Прямо потерял голову мальчик…

Жоржик начнет подозрительно расспрашивать, наверно, устроит сцену ревности.

Валерия довольно улыбнулась. Протягивая руку, она сказала:

— Итак, до вечера… Заходите за мной часов в восемь — пойдем на танцплощадку.

Когда Володя остался один, им овладели сомнения.

«Зачем мне это? — спрашивал один голос. — Но что же здесь такого? — вкрадчиво убеждал другой, — просто пойти, потанцевать, провести вместе вечер… что же здесь такого?»

Он промучился до половины восьмого и, наконец, стал одеваться.

Матери не сказал, куда идет, и она с молчаливой ревностью смотрела, как он заглаживает складку на брюках, обильно поливает одеколоном платок, кладет в карман брюк пачку папирос: Володя не курил, а баловался, не затягиваясь — «для взрослости».

«Вот и пришло время, когда не надо спрашивать: „Куда ты?“ — подумала Антонина Васильевна я решила: „Ничего не поделаешь“». Но материнское чувство обидчиво шептало ей: «Все же мог бы со мной быть откровеннее; даже о Галинке обмолвился только несколькими словами».

— Я, мамочка, скоро вернусь, — успокаивающе сказал Володя, целуя ее, и почти бегом вышел на крыльцо, торопливо закрыл за собою дверь, словно боялся, что мать его остановит, что-нибудь спросит и придется отмалчиваться, потому что солгать ей он не смог бы.