Сергей Антонов - Дедушка

— Совести, значит, нету, — настаивал на своем сменщик. — Позабыл, значит, где его вспоили и вскормили…

Весной от Натальи Игнатовны начали приходить письма. Она сообщала, что в колодцах прибыло воды, что Егор снова вернулся в колхоз, и звала дедушку обратно. А на последней странице десятилетний сын ее, Васятка, рисовал цветными карандашами всегда одно и то же: море, солнце с толстыми лучами и пароход на самом краю моря.

Каждое новое письмо Прокофий Никитич прочитывал сменщику и аккуратно заворачивал в общую пачку, где хранились все полученные им за много лет письма и открытки, документы, облигации займов и какие-то потрепанные накладные и извещения.

Душа Прокофия Никитича зачерствела, и с каждым месяцем он все меньше думал о станице, реже вспоминал сыновей.

Но с младшим сыном ему все-таки пришлось встретиться.

Однажды через переезд проехала большая легковая машина и остановилась неподалеку. В этот день на ветке меняли шпалы, и девушки с совковыми лопатами и тяпками подошли посмотреть, кто приехал. По откосу насыпи поднялось несколько железнодорожников в белых кителях. «Начальство из управления приехало», — подумал Прокофий Никитич и вышел поглядеть, все ли в порядке на переезде. Один из приехавших, грузный, усатый, прошел по шпалам, с трудом нагнувшись, поворошил рукой балласт и вытер пальцы носовым платком. Потом, заметив у одной из девушек рваные рукавицы, стал выговаривать мастеру. Мастер оправдывался, упирал почему-то на нехватку шпал и срочность работы. «В первую очередь о людях надо думать, а потом о шпалах», — строго сказал грузный человек и пошел к переезду, и двое в белых кителях, держась поодаль, двинулись за ним.

Чтобы не стоять без дела, Прокофий Никитич стал выковыривать ломиком сор из ложбинок между рельсами и дощатым настилом.

— Что это за ломик? — услышал он за своей спиной голос начальника. — Неужели ломик для старика полегче нельзя найти?

Прокофий Никитич обернулся. Он хотел объяснить, что ломик — в самый раз, что зимой, например, легким ломиком ничего не сделать. Но начальник вдруг отступил на шаг, растопырил руки и медленно проговорил:

— Каким образом ты очутился здесь, батя?

— Это ты, Колька? — спросил Прокофий Никитич, моргая глазами, и, вместо того чтобы поздороваться, заплакал и проговорил растерянно: — Станица-то твоя… переехала…

Начальник обнял и поцеловал отца. Их обступили.

— Ну что же, — несколько смущенно сказал сын. — Пойдем ко мне в машину, что ли…

— Нет, сперва ты к отцу пожалуй, — строго пригласил Прокофий Никитич.

Они вошли в будку, и Николай, опасливо осмотрев бурую от керосиновых пятен табуретку, положил на нее газету и сел. Прокофий Никитич смотрел на полного, чисто выбритого усатого человека, стараясь найти в нем что-нибудь от прежнего Кольки, и не находил ничего, кроме вихра у виска, такого же неподатливого для гребня, как в детстве.

— Странно, — сказал Николай, — отец работает на моей дороге, а я ничего не знаю.

Прокофию Никитичу почему-то стало совестно, и он, как бывало давным-давно, потрепал сына за вихор, но получилось это до того робко и неловко, что дедушка еще больше сконфузился.

— Обидел ты меня, сынок, вот что я тебе скажу, — проговорил наконец Прокофий Никитич. — Хоть бы ты на письма отвечал.

— А ты когда писал?

— С полгода прошло или еще больше. Прямо на институт писал.

— Вот так здорово! Я же три года назад институт кончил. Несправедливо обиделся, отец, несправедливо. А Ленька пишет?

— И он нет.

— Вот разбойник.

— Да я не за письма в обиде…

Прокофий Никитич подумал, как бы попроще растолковать, сыну то, что у него на сердце, пожевал губами.

— Ты знаешь, что это такое — хозяйство перестанавливать? Как его везти? Куда курень ставить? К примеру, как шампанчик наверху расти будет. Там ведь вода глубоко, суглинок… Другие, честь по чести, всей семьей думают, а я остался один как перст… Сижу да гляжу, как мимо меня куреня едут…

— Тракторами возили? — спросил Николай.

— Тракторами.

— На полозах?

— На полозах. Да ты погоди. Ведь это непростое дело — одному на пустом месте хозяйство становить… Знаешь, какие расходы…

— Тебе денег надо, батя?

— У меня, сынок, денег поболе твоего, — мягко остановил его отец, — да какие уж теперь деньги. Над нашим куренем теперь пароходы плавают. Ждал я от тебя или от Леньки весточки, — вижу, нет ничего, взял да и уехал. Хочешь, ругай меня за это, хочешь, что хочешь. Людей совестно стало. Теперь вот у нас с тобой ни куреня, ни сада… Проживаю на казенной квартире.