Всеволод Иванов - Иприт

Самим конторщикам от этого ничего не прибавится, даже усики не отрастут от войны, — а туда же лезут, воюют.

Работает дымогарная станция в будущем Лондоне на тепле, которое приносит ей дым по трубам.

Так вот каким способом лишился Лондон одной из своих достопримечательностей — туманов.

Когда-нибудь мир освободится и от другой достопримечательности — войны.

Не будут воевать рабочие с рабочими, крестьяне будут мирно пахать свою землю, ядовитые газы будут отравлять только сусликов и саранчу, а двери на арсеналах мы заколотим крест-накрест — серпом и молотом.

Но идем дальше, — нас ждет негр. Правда, у него много времени, потому что он не спит.

Впрочем, кажется, это не тот: это самый обыкновенный негр. Он уже немолод, ему лет 60. Курчавые волосы его седы, но держится он прямо и сложен все еще хорошо — как негр: негры хорошо сложены, особенно кафры.

Нашего негра зовут Джемс Хольтен, — хорошая фамилия, негры любят выбирать для себя такие. Он служит в очень хорошем квартале Лондона: недалеко от Гайд-парка, в Мэнфере.

Здесь этот обыкновенный пожилой негр служит в очень обыкновенной должности дворецкого в доме, который когда-то принадлежал графу, а сейчас перекуплен коммерсантом, разбогатевшим на спекуляции искусственной нефтью.

Должность негра обыкновенная, но почетная: он обучает коммерсанта аристократизму.

Он следит за тем, чтобы все было, как в лучших домах.

Первоначально коммерсант хотел пригласить на эту должность одного бывшего посланника одного из признанных Антантой южнорусских правительств, но у того оказалась странная привычка оббивать сургуч с бутылок об стенку и откупоривать вино ударом в донышко.

Тогда один знаменитый профессор, научный консультант фирмы, рекомендовал на эту должность негра.

И негр пришелся ко двору. Синие, проданные вместе с домом ливреи были ему к лицу.

Он выглядел поглощенным какой-то значительной мыслью. Часто другие слуги видели его рассматривающим чей-то портрет в медальоне, на браслете.

Судомойка раз взглянула через плечо негра и увидела, что было в этом медальоне.

Там была карточка мальчика с черными курчавыми волосами и большими светлыми, как это видно было даже на фотографии, глазами.

Над этим медальоном негр часто плачет. Судомойка даже слыхала, как он говорил:

— Только ты мог бы вернуть мне сон.

В шесть часов вечера негр переодевался и уходил. Если бы кто стал следить за его фигурой в светло-песочном пальто и ботинках, то увидел бы, что Хольтен не спеша проходит через широкие лужайки Гайд-парка и, не спускаясь в тюб, идет походкой человека, которому некуда спешить, через уже опустевшее Сити, мимо башен Тауэр в Уайтчепель — квартал бедняков.

Здесь улицы становятся грязней, худые женщины с озабоченными лицами разговаривают друг с другом на углах около ларьков, торгующих баранками, сельдями и солеными огурцами, странно выглядящими в Лондоне.

Беднота живет здесь густо, у самых ворот города богачей.

Негр, не спеша и не смотря по сторонам, идет все дальше пешком, — очевидно, ему некуда торопиться.

Наконец он останавливается перед дверью с матовыми стеклами одного из кабаков, привычно входит, раздевается, не смотря на крючок, вешает на него свое пальто, надевает передник и становится за стойку.

С шести до двенадцати Хольтен наливает виски и пиво быстро говорящим и мало пьющим евреям, молчаливо пьющим белокурым рабочим и много говорящим и пьющим более всех — женам рабочих. Все пьют стоя, не задерживаясь.

Но вот наступает 12 часов. Лондон засыпает.

Неизменившейся походкой выходит негр из кабачка.

Улицы пусты, одни безработные тяжелой походкой, полуспя, идут без ночлега.

Спать им нельзя, им нужно идти.

Бездомный рабочий, идущий без цели по улице, в Лондоне называется «носильщиком знамени».

Тяжелой походкой несут они невидимое черное знамя нищеты.

Полицейский стоит и смотрит. Он не хочет зла этим людям, он хочет только, чтобы они шли, — на улице спать нельзя.

Среди этих людей, которые должны притворяться, что у них есть дом, идет Хольтен.

В темных и узких переулках шепчутся пары, шепчутся, жмутся и тянутся друг к другу.

Полицейский смотрит. Он знает — у этих тоже нет дома. Но все равно пускай они ведут себя прилично.

Негр идет мимо. Ночное небо так черно, как его кожа.

Как его отчаяние.

Он идет к докам, как будто преследуя в затихающем городе последние отблески дневного шума.

Здесь есть таверны, где пьют и пляшут всю ночь, где всю ночь взвизгивает музыка.