Григорий Ходжер - Конец большого дома

К возвращению сватов совет дома решил все вопросы, младших мужчин оттеснили в сторону, и на их место посадили сватов — трех против трех. Женщины подали трубки, и вскоре шестеро мужчин оделись в сизые дымные халаты.

— Мы просим за нашу женщину немного, — начал Баоса. — Вы сами знаете, как она бела, как работяща, встает с солнцем, а ложится после него…

— Мы не хвалили своего мужчину, — не выдержал Холгитон.

— Вы его не продаете, а мы свою женщину продаем. Мы не можем похвалиться своим богатством, как некоторые люди, у нас единственное, что имеет цену, — это наша женщина. Мы ее растили, кормили, оберегали от злых духов, от всяких болезней. И как бы нам ни было тяжело, мы не требуем многого, — Баоса принялся раскуривать трубку, и дым на время закрыл его лицо. — Мы просим сто рублей.

Холгитон переглянулся с Гангой.

— Это дороговато, — сказал Ганга.

— Мы же добрые соседи, живем уже столько лот рядом, помогаем друг другу, поэтому можно было бы немного уступить, — сказал Холгитон.

— Никто из нас не знает, когда он отправится к своим предкам в буни. Я могу уступить немного, если дадите мне на дорогу в буни шубу с густой теплой кучерявой шерстью незнакомого зверя. Шубу эту можно достать в Саньсине. [24] Саньсин — китайский город на Сунгари.

— Надо же… — заикнулся было Ганга, но его опередил Холгитон.

— Достанем, не впервой нам в Китае бывать. Во сколько тогда оценивается тори?

— Девяносто.

— Восемьдесят.

— Нет, и так мы дешевим. Девяносто.

— Мы соседи, дом в дом живем и дальше так будем жить. Ты можешь видеть дочь каждый день. Восемьдесят.

— Чужим бы я намного дороже оценил. Девяносто.

Долго еще спорили упрямый Баоса и сладкоязыкий Холгитон. Пиапон наконец не выдержал, решительно стал на сторону сватов, и только тогда прекратился спор. Баоса сидел нахмуренный, недовольный, даже не взглянул на принесенную ведерную банку водки, не участвовал при измерении, хотя он должен был это сделать, чтобы знать, сколько ему нести водки, когда отвезет невесту в дом жениха.

Улуска преподнес ему чарочку, встал на колени, и Баоса вынужден был его поцеловать и выпить. От него Улуска подошел к матери Агоаки, потом к своему отцу и стал обносить всех остальных по старшинству. Выпив несколько чарочек, Баоса смягчился, сам полез целовать будущего зятя.

Поздно вечером, когда половина пирующих вповалку лежала на нарах, счастливая Агоака постелила новую постель на своем краю нар у дверей. На нее насмешливо поглядывали хмельные женщины, остроязыкая, несдержанная Дярикта нашептывала в ухо непристойные слова и советы. Агоака отмахивалась от нее и низко опускала горевшее лицо. В этот вечер после енгси Улуска должен был спать с будущей женой. Неизвестно, когда он вместе с ней переспит следующую ночь, может, это произойдет через год, если подвалит удача, может, через три, пять лет — никто об этом не знает. Но Улуска будет помнить тепло своей желанной жены, она будет звать его каждую ночь; постоянно ожидаемый ею, он будет вытягивать из себя жилы, будет отказывать во всем, но когда-нибудь добудет нужные деньги, шубу и на крыльях примчится к огоньку жены.

Агоака стыдливо сжалась, напряглась вся, когда Улуска полез под ее одеяло. Она была счастлива в эту ночь. Рано созревшая, рано почувствовавшая себя женщиной, раздражаемая ночными поцелуями ласкавшихся рядом жен братьев, она в эту ночь ласкала будущего мужа, прижималась к нему, вбирая его тепло, силу, выносливость. Ей хотелось, чтобы ночь продолжалась до бесконечности, чтобы Улуска никогда но отходил от нее и не оставлял постель сиротливо-холодной. Улуска часто вздыхал, это настораживало ее, она чувствовала, что душу будущего мужа гложут какие-то тяжелые мысли.

Рыбьи пузыри на окнах посерели, потом посветлели.

— Я, видно, не соберу тори, — наконец вымолвил Улуска. У Агоаки сжалось сердце.

«Что же это? Неужто не будет другой такой ночи»? — мелькнула мысль.

— Не соберу…

— Что же делать?

— Не знаю, — Улуска спрятал голову под одеяло. — Мне не хочется уходить к себе, навсегда остался бы у тебя…

Агоака слышала, что бедные молодые люди, не сумевшие накопить денег на тори, входят в семью невесты, как говорят, «входят в дом», их называют «вошедшими». Чаще всего молодые охотники входили в семьи, где не было мужчин-кормильцев или были маломощные старики, но чтобы входили в большие дома, где полно своих охотников, не слышала.

— Это очень стыдно… люди смеяться будут…