Вольт Суслов - Красные облака

На самом большом нашем гастрономе – Елисеевском магазине- даже рецепты вывешивали: что можно из крапивы приготовить, в какие блюда идёт лебеда…

Дядя Никифор тоже к воротам, к солнышку выполз. Сидит на круглой тумбе, щурится.

А ребята – с лопатами. Давай все газоны на Большом проспекте перекапывать! Грядки делать.

Лопаты тяжеленные! Два раза копнёшь – и устал. И есть хочется.

А на акациях такие весёлые жёлтые "цыплята" сидят! Кто-то сорвал одного – и в рот. Вкуснотища! Лучше всяких конфет.

Второй подбежал. Третий. Взрослые начали подходить.

А ей не жалко – всех угощает. И ребят, и взрослых. Все ведь – свои. Вместе голодную зиму зимовали. Вместе отстояли Ленинград.

Все-все цветы свои роздала. До последнего цветочка.

С тех пор и не цветёт. Может быть, ей опыления не хватает, может быть, ещё чего-нибудь – я не специалист, не знаю.

Но только, если бы деревьям давали правительственные награды, я бы эту акацию непременно наградил медалью "За оборону Ленинграда". За то, что она все холода переборола, выстояла и отдала все свои цветы людям. До последнего цветочка.

Жила на Васильевском острове девочка.

На Второй линии, в доме №3. Я её не знал.

Потому что от нашего дома это не близко. Где-то рядом с Соловьёвским садом. Да и училась она не с нами, а в 21-й школе.

А потом узнал.

Потом её узнали все. Весь город. Весь фронт.

Стали присылать ей письма. Много-много!

И началось всё тоже с письма. Только то – самое первое – написала она сама – Варта Чарухчан.

…Семья у неё была – поищешь такую!

Папа, мама, дяди, тёти!… Одних дядей – семь! Как соберутся вместе – шумно, весело!

Если бы не война…

На фронт ушли все. Папа и семь дядей.

Встали на защиту Ленинграда.

Редко кто теперь стучался в двери квартиры № 11. Разве что почтальон. Сначала его встречали радостно. А потом… Мама глубже запахивалась в платок и долго не решалась оторвать краешек конверта. Что поделать – когда кругом война, почтальон не всегда приносит хорошие вести.

…Тот конверт был надписан незнакомой рукой. Конверт о папе. С самыми печальными строчками на свете: "Пал смертью храбрых…"

Следом пришло сообщение о дяде: "Пал смертью храбрых…"

Затем о другом дяде… О третьем… "Пал смертью храбрых…"

Мама уже не плакала. Просто у неё не осталось слёз.

Вот тогда Варта и написала письмо. В Смольный. В областной комитет партии. На обыкновенном тетрадном листочке, большими буквами, какими пишут все школьники, когда им только десять лет:

"Мой папочка и шесть моих дядей погибли, защищая нашу любимую Родину. Сейчас на фронте у меня дядя – моряк-автоматчик. Прошу вас на мои триста рублей, которые мне оставил папочка, уходя на фронт, купить винтовку или автомат и передать смелому моряку – дяде Сане. Пусть он отомстит за наше горе проклятому фашистскому зверю – за папочку, за дядей, за мамины слёзы".

А через несколько дней к дому № 3 на Второй линии подъехала военная машина. Моряк в чёрной командирской шинели поднялся по лестнице и постучался в одиннадцатую квартиру.

– Вы Лидия Александровна Чарухчан? – спросил он.

– Да.

– Тогда одевайте потеплее Варту – поедем.

– Куда?

– На фронт. Полевая почта тысяча девятьсот восемьдесят, часть четыреста восемьдесят один. Пусть Варта сама вручит своему дяде автомат.

Когда выехали, был уже вечер. А когда проехали маленькую речушку Северную Самарку, стало совсем темно. Только на фоне неба чёрной гребёнкой вырисовывались макушки ёлок. Иногда где-то совсем близко взлетали ракеты, слышались винтовочные выстрелы. Фронт был совсем рядом. Тот самый фронт, на который ушёл папа и семь дядей…

Варта почти не смотрела в окно. На коленях у неё лежал автомат. Тяжёлый. И совсем новенький. Варта гладила варежкой его чёрный ствол с дырочками в кожухе, гладкий приклад, диск…

Машина остановилась. Варта вышла и сначала совсем ничего не увидела. Постепенно глаза стали привыкать к темноте. Она разглядела снег, опушку леса…

Командир помог маме выйти из машины и куда-то в темноту совсем негромко скомандовал:

– Смирно!

Тут только Варта разглядела строй моряков. Их чёрные бушлаты совсем слились с темнотой.