Юрий Каменский - У красных ворот

Я рванулся в полумрак улицы и, не оборачиваясь, постарался поскорее свернуть на Дворянскую, чтобы исчезнуть с глаз чужака. Мне казалось, мы с Зямой удачно разыграли сцену и внушили нашему зрителю и слушателю Горбаню то, что хотели.

…Я продолжал ходить по моей белой комнате. Ее я любил за уют, чистоту, она напоминала детство в моем Луганске, маму… Но тут внезапно мне стало тесно в комнатке.

Постучали. Вошла жена Остапа Федоровича Палюшенко — хозяина домика, — работавшего механиком на табачной фабрике Стамболи. У этих милых людей я был на полном пансионе.

— Здравствуйте, Леонид Захарович. Милости прошу — завтрак готов.

— Здравствуйте, Олимпиада Феоктистовна. Спасибо. Вызывают на службу, — соврал я. — В городе перекушу.

Меня почему-то неодолимо тянуло в типографию, хотя мое время там начиналось в десять вечера, а сейчас было утро. Ходики с кукушкой показывали без четверти девять.

В типографии, когда я проходил к своему столу за стеклянной перегородкой, меня остановил наборщик Свирский:

— Как хорошо, что вы пришли, Леонид Захарович. Вот никак не разберу почерк господина Оболенского в его статье. Прочтите, пожалуйста.

Я склонился над текстом.

— Приходил начальник контрразведки Балабанов, спрашивал вас, ждал, — сказал мне быстрым шепотом Свирский. Это был наш человек.

…Скоро я находился далеко от типографии. Я забился в окраинные улицы города. Когда шел сюда, за мной никто не следил. Это несколько успокаивало меня. Может быть, поручик Балабанов являлся по своим литературным делам. Он сочинял стишки, показывал их мне… Да нет, все эти предположения — чепуха на постном масле, ребячество. Рассчитывать надо на худшее. Какие там стишки! Арест Назукина сломал эти жалкие соломинки, за которые я хотел ухватиться. Но как быть вечером? Идти на службу? Хотелось посоветоваться с товарищами. Но за ними могли следить. Так можно подвести их и себя. Бежать из Феодосии? А вдруг контрразведка не связывает меня с подпольем? Тогда побег сразу вызовет подозрения. Кроме того, я лишусь такой выгодной для нашего дела службы.

Неожиданно в глаза ударила синева моря. Я стоял на Карантинном холме у башни Климента. Было солнечно, пустынно. Внизу на море — миллиарды солнечных осколков. Они переливались, искрились.

Истома теплого октябрьского дня охватила меня. Я успокоился. Показалось, что сегодня ничего не случится. Я решил пойти вечером в типографию.

В одиннадцатом часу вечера, когда я читал одну за другой гранки, их ворох лежал у меня на столе с правой руки, внезапно, еще не поднимая глаз, почувствовал, что передо мною стоит Балабанов. Я вскинул голову. Блондинистый поручик среднего роста с впалой грудью улыбался мне вежливо-застенчиво:

— Добрый вечер, Леонид Захарович.

— Аполлон Никифорович! Добрый вечер. Какая неожиданность! Прошу садиться. Принесли новые стихотворения?

— Пишу, пока пишу их, — ответил Балабанов и сел напротив меня. — В прошлый четверг у Княжевича вы великолепно декламировали монолог Чацкого. Дамы были в восторге. Но почему-то отсутствовала ваша пассия — Елена Анатольевна.

— Она уехала на гастроли в Симферополь, — ответил я.

— Феодосийское офицерство, включая меня, у ее ног.

Начало нашего диалога с Балабановым меня успокоило, и я в мыслях хвалил себя за то, что не струсил, пришел в типографию. Очевидно, Балабанов не связывает меня с подпольем.

— Это делает честь вашему вкусу, Аполлон Никифорович.

— Леонид Захарович, хочу вас пригласить к себе, — неожиданно сказал Балабанов.

— Очень лестно, — ответил я, стараясь изобразить вежливую улыбку. — А где вы стоите?

— Нет, не домой, на службу — в контрразведку.

По инерции я продолжал улыбаться:

— То есть как?

— Вы побледнели.

— Каждый побледнел бы, учреждение у вас очень серьезное. — Внезапно я обозлился на себя: неужели побледнел? Как же это я? Дал повод этому шмендрику уличить меня в трусости. Злость помогла овладеть собой. — Аполлон Никифорович, я готов ответить на ваше приглашение, но если я отлучусь из типографии, завтра город останется без газеты. Вам как автору должна быть понятна крайняя нежелательность такого события. Разрешите закончить работу или, если это возможно, прошу побеседовать со мной здесь. Ну а если нет — соблаговолите подождать меня. И потом у меня нет причины опасаться посещения вас на службе. Я могу прийти к вам, закончив дела в типографии. Мне неловко утруждать вас ожиданием.

Как мне показалось, я теперь говорил со спокойным достоинством, логично. Балабанов слегка кивал. Может, подействует? Может, согласится?