Сергей Петров - Память о розовой лошади

Племяш пробасил, не отрываясь от работы:

— А рога-то... Рога! Погляди. Номер уж двадцать пять, — и съязвил, передразнивая старика: — Возьми рога в подарок. С такими рогами любая краля за тебя замуж пойдет.

Бокарев чувствовал себя так, будто из его тела с гудением уходил в землю сильный разряд электричества; даже как будто и ощущая, как подрагивает под ногами земля.

— Н-да, — наконец вымолвил он. — Без родименькой явно не обойтись.

Старик живо обернулся:

— Подожди ты, Серега, с родименькой. Ишь, повадился... Разделаем козлика, нажарим котлет, пельменей настряпаем. Под такую-то закусь весь бочонок запросто вылакать можно.

Бокарев спросил племяша:

— Где ты этого козла угрохал?

— Да где... В горах же, по лицензии.

Бокарев прищурился:

— По лицензии... А что ж так тихо да воровато въезжали?

— Вот, Серега, ты и даешь, Серега, — быстро заговорил старик. — А как иначе? Соседи узнают, все разом за лицензиями побегут, а их, козликов-то, раз-два, и обчелся в горах прыгает.

Весь следующий день начисто выпал из памяти Бокарева.

Смутно припомнилось, что под утро, когда племяш разделал козла, они все вместе сидели в кухне за столом, пили и закусывали солеными помидорами и квашеной капустой с луком. Тот, незнакомый, мужчина сильно морщился от самогона и, сложив губы трубочкой, высасывал из помидора мякоть, как содержимое яйца из скорлупы.

Печь гудела, а на плите фырчали, тесно уложенные на огромную сковороду, котлеты из козлятины, густо источали сочный чесночный запах.

Племяш все тараторил:

— Гора о-о какая высокая, а он о-о какой маленький... Вот тебе и раз, думаю я: номер уж двести тридцать. Включай фары, кричу. А он — прыг, прыг, прыг... Ну, и я тоже шустрый, не глупее козла этого: прямо из машины как шар-pax дуплетом... О-о! Видал! Бери, скульптор, рога в подарок.

Потом, вспомнилось Бокареву, вроде бы сидел он рядом со стариком на лавке спиной к пышущей жаром печке и ел, обжигаясь, горячие котлеты со сковородки. А племяш спал с другой стороны стола на скамейке, что стояла у окна. Под голову он подложил два старых валенка, а укрывался почему-то кавалерийской шинелью, непонятно когда стащенной из мезонина.

Тот мужчина куда-то исчез вместе с машиной.

Исчез и пес Джойс.

Впрочем, нет, пес-то Джойс сидел во дворе на неубранной плахе.

Старик все привскакивал на лавке, толкал его плечом и приговаривал:

— Эх, Серега! Ух, Серега!

В какой-то момент, это хорошо помнилось, он с ликованием в голосе произнес:

— Сегодня ночью, Серега, вдохновение меня посетило. Придумал я к саге эпиграф. Послушай вот: «Что-то с памятью моей стало — все, что было не со мной, помню». Здорово!

— Врешь все, о себе ты сочиняешь, — Бокарев поводил у его носа пальцем.

Дальнейшее словно окуталось густым туманом. В тумане, казалось, плавала сковородка с котлетами, зыбко двоилась печка, но вот отчетливый голос старика из тумана так и завяз в ушах:

— О себе, и что, ну какая тут разница. Если хочешь знать, я получше Митьки разбирался в теории и практике. Учил его, идейность в ем воспитывал. Митька понимал, что я лучше его все наперед знаю, почему он и не моргал все последние годы...

Проснулся Бокарев под утро в своей комнате. Лежал он на кровати одетый, даже в меховых полусапожках, а укрывался почему-то кавалерийской шинелью, опять-таки непонятно каким образом стянутой с племяша. Такое, чтобы он лег в постель одетым, случилось впервые.

«Совсем опустился. Прямо номер уж триста».

Отчетливо представлялось: только что, минуту, может, назад, сидел на стуле возле кровати старик с орденом брата на груди, пристально, как гипнотизер, смотрел на него и очень значительно, веско говорил:

— Митька, Митька... А что — Митька? Рядовой командарм. Не более того. А я всю теорию и практику наперед знаю...

Прячась от этой жути, Бокарев натянул шинель на глаза.

Сразу тихо, без скрипа, открылась дверь, и в комнату вошел старик. Он направился к кровати и вытянул вперед руку, рогулькой растопырив два пальца; у кровати старик сказал, успокаивая Бокарева:

— Не боись. Я только глаза тебе выткну, чтобы ты уже никогда не повторялся.

— Совсем ты с ума сошел, дед! — крикнул Бокарев и, извернувшись на кровати, сильно пнул старика в грудь ногами.

Ноги выстрелили в пустоту, и он свалился на пол.

Сверху, из мезонина, отчетливо донеслось:

Тук-тук... тук-тук-тук... тук, — старик, похоже, и сейчас стучал пальцем по клавишам пишущей машинки.

«Или это, — засомневался Бокарев, — у меня в голове стучит?»