Николай Шундик - Белый шаман

– Кэргына! – закричал Пойгин, поднимаясь с кровати. – Иди сюда. Ты слышишь меня?

Дочь вбежала с испуганным видом.

– Тебе плохо?

Пойгин снова бесцеремонно уставился на её живот.

– Когда родишь? Потерпела бы хотя бы два дня… Мне надо дать людям важные наказы.

Дочь смущённо развела руками.

– Ну, ну, понимаю, глупость сказал. Рожай хоть сегодня. Но раньше вскипяти самый большой чайник и зови ко мне всех тынупских очочей. Председателя артели, председателя сельсовета, директора щколы, главного врача, директора торгбазы и Чугунова, потому что он парторг. Пусть все идут! Я должен дать им важный наказ…

Кэргына замялась:

– Придут ли очочи? У всех важные дела…

– Придут! Пошли за ними моих внуков. А мне подай пиджак от нового костюма. Штаны не надо, хватит пиджака.

– Кто же в кальсонах пиджак надевает?

– Я, я надеваю пиджак в кальсонах! И Звезду прицеплю. Хорошо бы её на шапке носить, вот тут, прямо на лбу. Дай шапку, примерю…

– Ты что, будешь перед очочами сидеть в шапке и в кальсонах? Да ещё со Звездой на лбу?

– Не возражай, когда с тобой говорит отец! Иди зови всех очочей. Я должен дать им наказ…

Кэргына вышла из комнаты. Пойгин застелил кровать, поставил у стола поровнее стулья: скоро придут главные люди Тынупа и всей тынупской тундры, надо навести порядок. У Тильмытиля он спросит: знаешь ли ты, сколько в Тынупе домов с хорошими печами, с недырявыми крышами, с невыбитыми стёклами в окнах? Да, таких домов много. Но есть и такие, как у Ятчоля. Ни дом, ни яранга. Надо, чтобы дом был домом! Пусть колхоз починит все плохие печи, все плохие крыши. Надо, чтобы в каждом доме было тепло и чисто. Вот так же чисто, как в доме Пойгина.

Главному врачу больницы он скажет: пусть врачи и медсёстры идут в такие дома, как у Ятчоля, и помогают наводить чистоту. Вон сколько появилось врачей, медсестёр из чукчей! Разве это не радость – видеть анкалит и чавчыв в белых халатах, разве не радость знать, что они умеют лечить людей? Так пусть же помогут таким, как Ятчоль, излечиться от грязи. Да, да, грязь – это тоже болезнь. А если, допустим, Ятчоль не будет слушаться, если его Мэмэль опять разведёт грязь – надо вести их в сельсовет на всеобщий укор. Да, пусть такие, как Ятчоль, боятся всеобщего укора, пусть вспомнят, что у человека должен быть стыд!

Найдёт Пойгин что сказать и директору школы. Не только грамоте учит школа, но и порядку. Вон как строго следят школьники за чистотой в интернате, в столовой, в школе. Пусть идут в дома и помогают наводить такой же порядок тем, кто к этому ещё не привык. Пусть покажут, чему они научились.

И директору торгбазы тоже будет наказ. Строгий наказ. Пойгин уверен, что директор всё поймёт, послушается парторга Чугунова. Уж кто-кто, а Степан хорошо знает своих бывших покупателей. И если кто-нибудь прежде всего спрашивает спирт – пусть продавцы не пускают такого даже на порог магазина! Не пускают до тех пор, пока дурная голова не догадается купить что-нибудь намного полезнее, чем этот проклятый спирт.

Надо на собрании прийти к уговору: если Ятчоль или такие, как он, дуреют от спирта, – не продавать им ни капли! Надо объявить самый страшный всеобщий укор тем, кто не противится пьянству. Если будут стыдить не один, не два, не три человека, а сразу много людей – тогда повергнутый в стыд не сможет переступить запрет. Но если осмелится и переступит – надо ещё беспощадней предъявить ему самый страшный укор!

Вот что скажет Пойгин главным людям Тынупа. Пусть задумаются, пусть действуют! Не затем их столько учили в школе, чтобы они не понимали, как поступать с такими, как Ятчоль. Этот человек говорит, что чукчи стали бояться мороза. Пусть он знает, что чукчи, как и все честные люди на земле, больше всего боятся стыда!

Об этом Пойгин писал в письме Медведеву, об этом он сейчас скажет всем главным людям Тынупа. Вошла Кэргына:

– Идут! Все очочи идут. Где будем пить чай, в большой комнате?

– Да, конечно, в большой, – согласился Пойгин. – Звезда у меня на шаманской кухлянке. Не надо кухлянки, пиджак надо. И Звезду на пиджак! – Посмотрел на кальсоны, подтянул их. – И штаны, пожалуй, надо надеть. И самую чистую рубашку. Я же собираюсь говорить о порядке! А ты меня чуть не выставила на смех в кальсонах…

Кэргына хотела возразить, что именно она уговаривала его надеть и брюки, но лишь улыбнулась:

– Прости, отец. Дай я помогу надеть рубаху. Да что ты так волнуешься? Даже руки трясутся.

– Мне в бубен хочется ударить. Вот ударил бы сначала перед очочами в бубен, а потом начал бы свои говорения. Но бубна лучше не надо. Смеяться будут. А я хочу, чтобы у них были серьёзные лица. У меня к ним не просто слова, у меня… говорения…