Николай Сумишин: Белый шелест

Николай Флорович Сумишин

Белый шелест

Рассказ

"Уроки" - первая книга молодого украинского писателя Николая Сумишина, издаваемая в переводе на русский язык.

В повести, давшей название книге, автор рассказывает о буднях педагогов и учащихся средней школы, показывает сложный духовный мир подростков, роль преподавателей в нравственном воспитании подрастающего поколения.

Рассказы Н.Сумишина - о жизни колхозников в послевоенные годы, о зарождении первого чувства любви, об ответственности взрослых за судьбы своих детей.

"Кузнеца Олексу в селе знали все от мала до велика. Нужно, к примеру, сделать тебе тройничок на щуку, или какую-то штуковину к ружью, или блесну, какой ни в одном магазине не купишь, - иди к Олексе. Сделает все. И, наверно, излишне говорить, какая была польза колхозу от него.

Олекса родился в семье кузнеца сразу после революции. Когда постучало в дверь четырнадцать, мать сшила ему брезентовый фартук, и пошли они с отцом в кузницу, что стояла тогда в центре села, возле маслобойни и колесной мастерской. Маслобойню вскоре закрыли, колесную мастерскую перенесли к винокурне, а кузница как стояла, так и осталась стоять на старом месте вплоть до войны, одинокая и бедная. Но в стенах ее Олекса с отцом творили чудеса.

Перед самой войной, когда Олекса, нагулявшись в парубках, женился и привез домой Кылынку Довбасеву, отец его, старый мастер Павло, умер. Остался Олекса один в прославленной кузнице. Грусти не грусти, а работа не ждет. Председатель колхоза, правда, ничего не говорил, но заходил ежедневно: посмотрит-посмотрит и уйдет.

Помаленьку отгоревал Олекса и разжег свой горн. И запылал он сильно, ярко. В свободное время мастерил что-нибудь для души. И такие чудеса создавал - не поверишь, что в кузнице сделаны. И шли люди со всех сторон смотреть на эти его чудеса..."

Иван отложил газету, задумался, уставившись в окно. Затем перевел взгляд на телефон, стоявший на столе. Надо позвонить Маринке... Коллеги тихонько переговаривались, а Иван был далеко отсюда...

- Маринка, - тихо проговорил он в трубку, - мы привезли с собой одну игрушку, помнишь? Голубую птицу, Славка когда-то игрался. Найди, пожалуйста... И, наверное, Новый год встречать будете без меня... Нет, ничего... Все хорошо, не волнуйся...

Иван опять впился глазами в газету: "...Война его бросала из одного угла в другой, потом лишила ноги. Долго лежал в госпитале, а когда выписался, работал на уральском заводе. И только когда выгнали немцев с Подолья, вернулся в Кирилловку. Но... Олекса стоял перед своим двором, виски его белели, глаза наливались кровью. Вместо хаты - яма... Ни матери, ни жены, ни сына. Подошли женщины, начали рассказывать ему, как все произошло, а он думал: "Это конец!.."

"Все помню, все хорошо помню... Двухэтажный дом, чудом уцелевший, высокомерно возвышается над сгоревшим селом. Двухэтажные нары, сбитые на скорую руку колхозными плотниками... На огородах - автоматы с раздутыми стволами, простреленные каски. Иногда сельские ребята приносят что-нибудь съестное, но это - капля в море. А еще раньше... Заплаканные лица, тележки, узлы, коровы - и мама упала посреди дороги. Он пришел однажды к нам, оглядел всех добрыми глазами, остановил взгляд на мне и сказал: "Как дела, сынок?" Он так и сказал: "Сынок..."

А когда ушел Олекса, я поплелся за ним, не упуская из виду, до самой его новой хаты из глины на выгоне. В хату не зашел. Постоял какое-то время за сиренью и вернулся в детдом.

На следующий день, это было воскресенье, потому что на обед давали хлеб пшеничный, Олекса снова пришел к нам, малышне, но уже пьяный. Что-то бормотал, перековырял весь пол костылями, да и упал посреди класса. Прибежал директор, помог Олексе подняться, выпроводил его за ворота. А я стоял тогда в уголке ни живой ни мертвый.

Опять пошел вслед за ним.

Олекса поковылял тогда в поле: первый снег упал на балки и перелески, все вокруг было белым-бело. В той белизне стоял на костылях Олекса. А к нему след - одной ногой... Олекса пел. Песня была грустная - о том, как горела Кирилловка, как воронье кружилось над ней. Голос, помнится, был пьяный, хриплый.

До полуночи я прокрутился тогда возле глинища, где спрятался Олекса. И страшно было оставлять инвалида одного в заснеженном поле, и подойти боялся. Все же решился.

"Дядя, дядя!"

...Теперь ежедневно Олекса приходил в детдом к Иванку, приносил ему всякие лакомства. А однажды, как раз тогда, когда по селу пошел слух, что их разберут на зиму колхозники, примчался Олекса сам не свой: