Анатолий Маркуша - Нет

«Пусть, врачи думают, — решает Хабаров, — на то они и врачи».

Лучшее, что, вероятно, можно было сделать, — заснуть. Но спать не хотелось и смотреть нелепые сны тоже не хотелось. Читать, постоянно лежа на спине, он не мог — быстро уставали глаза. И тогда, чтобы отвлечься, Виктор Михайлович решил прибегнуть к испытанному за минувшие десять дней способу — вернуть себя в прошлое.

Странно, война вспоминалась почти идиллически. И самыми трудными казались теперь не потери, не тяжесть воздушных боев, не нервный озноб первой атаки и даже не преследовавшие его вначале неудачи, а постоянное, изматывавшее душу ожидание.

Все ждали по-разному. Одни старались не вылезать из меховых спальных мешков — и только ворочались, как медведи в берлогах, другие сутками резались в карты или до одури играли в шахматы. Хабаров не любил преферанса и никогда не играл в шахматы. Он мог часами валяться на нарах и думать.

Мысли кружили странными тропами. Например, он вспоминал вдруг, что давным-давно читал о швейцарском часовщике Пьере Дро. Этот человек построил в конце восемнадцатого века механических людей.

Хабаров думал:

«Все говорят «дизель», подразумевая при этом двигатель внутреннего сгорания, простой, экономичный. А кто связывает двигатель с именем Рудольфа Дизеля, создателя машины, человека трагической судьбы?..»

Хабаров помнил множество имен и событий из истории науки и думал об этих событиях постоянно, думал о связи людей и машин, о судьбах идей, опережающих время.

Но какие бы отвлеченные идеи ни посещали его голову, в конце концов, мысли всегда возвращали Виктора к полетам. Он перебирал в памяти бой за боем, анализировал свои действия и действия противника, взвешивал указания, полученные на предварительной подготовке к полетам, и сравнивал их с тем, что говорилось потом на разборах.

Война войной, но и тогда летчикам постоянно приходилось сдавать зачеты: по материальной части, штурманской подготовке, тактике воздушного, боя, метеорологии, радиотехнике и многим другим дисциплинам. Зачеты Хабаров сдавал всегда хорошо, правда, нередко ввязывался в словесные перепалки с теми, кто оценивал его знания.

— Вот вы сказали, что после уборки шасси оставляете кран в положении «Убрано»? — спрашивал Хабарова инженер, принимавший экзамены по материальной части. — А как сказано в инструкции?

— Убрав шасси и убедившись по загоранию красных лампочек, что стойки встали на замки, перевести кран в положение «Нейтрально», — не задумываясь, отвечал Хабаров.

— Вот видите — знаете, а допускаете нарушение.

— В положении «Нейтрально» щитки на скорости отсасывает и аэродинамика машины нарушается.

— Но когда кран остается в положении «Убрано», система постоянно находится под давлением…

— Ну и черт с ней, с системой! Мне в бою скорость нужна.

— Допустим, но, если от постоянного избытка давления порвет магистральные трубки, как вы будете выпускать шасси?

— Аварийно.

— Э-э, нет! Так дело не пойдет. Если каждый летчик начнет изобретать собственные приемы эксплуатации материальной части, родина не наготовится самолетов.

— Родина? Стоит ли впутывать в наш чисто технический разговор высокий авторитет родины, товарищ инженер-майор?

— Как хотите, но я вынужден отстранить вас от полетов.

— На какой же срок?

— Пока не осознаете своей ошибки.

— Вы хотите, чтобы я думал одно, а говорил другое?

— Нет. Вы должны говорить и делать то, что положено… Через неделю пришел очередной технический бюллетень, и там было черным по белому сказано: «Впредь, до доработки системы уборки и выпуска шасси, следует после подъема стоек и постановки их на замки (контроль по загоранию красных лампочек) оставлять кран в положении «Убрано», что гарантирует наилучшие аэродинамические характеристики самолета и достижение расчетной максимальной скорости». Кто-то из ребят спросил:

— Как ты допер, Витька?

— Просто: сначала обдумал… потом проверил…

В тот день Хабарова впервые назвали испытателем. Правда, в шутку, и прозвище не пристало.

Испытатель. Сознательно и бессознательно к этому строгому званию Хабаров шел всегда.

В летном училище, особенно поначалу, Хабарову досталось солоно: все, что было связано с теоретической подготовкой, давалось без труда, и в полетах с первых же дней он продвигался успешно, а вот привыкнуть к строгим армейским порядкам, к безропотному подчинению старшим, к регламентированной до последней минуты жизни — это давалось мучительно! И нотаций он наслушался, и выговоров нахватал, и на гауптвахте посидел, пока не закончил курс…