Анатолий Маркуша - Приключения капитана Робино

— А это? — и он протягивает мне новую фотографию. Теперь вижу «Рязань», рядом с ней двое незнакомых мужчин, они стоят около, «Москвича» и, похоже, — беседуют. Припоминаю: однажды на трассе Москва-Симферополь у меня полетел подшипник ступицы переднего колеса. На придорожной станции техпомощи нужного подшипника не оказалось, мне пришлось рвануть в ближайший городок. Когда я вернулся, «Рязань» что-то лопотала про немцев, вроде бы припарковавшихся рядом, они плохо говорили по-английски и еще хуже по-русски. «Рязань» еле поняла — они хотят уточнить, где надо сворачивать на Запорожье. Так вот, кажется, было, но я могу и ошибиться. Не до немцев мне было тогда, да и времени сколько прошло…

Завадский меня благодарит за информацию и мимоходом спрашивает:

— Дама — ваша приятельница?

— Можно считать и так.

— Она жена адмирала Тверского?

— Адмиральша — точно, а относительно фамилии ее мужа, извините, не осведомлен. Она живет под своей фамилией.

Странное все-таки дело, ничего решительно не случилось, ответил на несколько обыденных вопросов и пошел… а чувство такое, будто руки извозил в чем-то липком, очень хочется их помыть. Глупо. С детства помню: моя милиция меня бережет… Но что-то здесь не так. Впрочем, не один Маяковский выдавал желаемое за явное. Ладно, к чертям, не о том думай, о чем надо.

Любопытно, а о чем надо? Предположим все мои требования Александровым уже приняты.

Допустим, усиление консолей и хвостового оперения выполнены самым лучшим образом. И ребята-метеорологи подобраны самые-самые, и тренировку они прошли, и с парашютом отпрыгали нормально. Что дальше?

В этой программе есть один подводный камень: никто мне погоду нужную для опробования реагента по заказу не выдаст. Грозу можно дожидаться и неделю, и две недели, и месяц. К тому же разумно погодные условия подбирать таким образом, чтобы не сразу, как в омут бросаться, а постепенно шаг за шагом подползать к более тяжелым облакам, если только так можно сказать. Выходит, просто ждать — может всей жизни не хватить, чтобы все по уму получилось.

Вероятно, лучшее, что тут можно предложить — нам надо летать за погодой, ловить ее по подсказке синоптиков…

Дальше — больше. Думая о предстоящей работе, я стал мысленно рисовать себе полет за полетом и постепенно мне стало казаться, что я уже вошел в дело, хотя ни единого полета по программе еще не выполнил.

Но все началось не совсем так, как мне представлялось.

Не успел я отлетать с Пономаревой, как меня затребовал Александров к себе. Немедленно!

Являюсь. В кабинете трое. Александров на своем обычном месте за столом, в креслах, судя по внешнему виду, двое начальников. Один — толстый, другой — упитанный. Интересно, кто из них главнее?

Александров говорит:

— Знакомьтесь, это наш ведущий летчик-испытатель Максим Робино, — Александров обращается явно к толстому, — ему поручено отработать программу воздействия на облака.

И тот, который толще, спрашивает:

— Интересно, где ты научился такие требования сочинять? — тут я замечаю в руках у него мой перечень, от, во-первых, до, в-седьмых.

— Простите, что-то не могу припомнить, где мы пили на брудершафт? Как, извините, ваше имя-отчество?

— Ты смотри, какой шустрый. Он и летает так? — этот вопрос «Толстый» обращает к Александрову. Александров спешит подтвердить, что Робино один наших лучших летчиков, ну, и так далее.

В тот день разговор с «Толстым» получился не из приятных, но какараз… Кто он мне? Хуже, что после отъезда высоких гостей Александров устроил мне препротивную выволочку — дескать, как я посмел столь непочтительно… и далее везде, как пишут в расписании пригородных электричек.

— Послушайте, Мирон Иванович, что толковать о моей невоспитанности, когда вы сами не представили, никак не назвали этих толстых начальников? Что я сказал ему, а кто он? Я и сейчас не знаю.

— А вам пока и не положено, — огорошил меня Александров, — до времени он для вас Руководитель проекта.

Секретно жить не запретишь. Да-а!

Через неделю меня повезли на деловую встречу с «Толстым», как я мысленно именовал этого человека. Заведение, где он главенствовал, располагалось в симпатичном лесочке, было оно огорожено и тщательно охранялось. Такой типичный «почтовый ящик» с номером.

— Здравствуйте, Робино, — сказал он, грузно приподнимаясь со своего кресла. Его кабинет напоминал скорее художественную студию, нежели рабочее место человека науки: три стены были сплошь увешаны изображениями неба в самых разнообразных облаках. Четвертая стена, сплошь стеклянная, за ней красовался лес. — У меня очень немного времени сегодня, поэтому буду конспективен.