Анатолий Маркуша - Приключения капитана Робино

Кажется, я понял в чем дело: летчик примеривался к облаку, пролетая сквозь его нижний край. Правильно! Если сунуться в такую дуру через центр, недолго и без крылышек остаться. Грозовые облака, как учит метеорология, самые опасные изо всех облаков. В наставлении по производству полетов есть даже специальное указание — в грозу не лезь! Обойди стороной или верхом, если уж напоролся.

Когда неугомонный американец в третий или может быть четвертый раз сунулся в облако, совершенно неожиданно произошло нечто странное — облако вдруг развалилось на две гигантские, примерно равные части и стало проворно спускаться к земле, изливаясь при этом спорым дождиком. На том фильм и закончился.

— Вот такое кино мы имеем. — Сказал Мирон Иванович. — Но это не все. Нам предложено незамедлительно переоборудовать одну из серийных машин — для начала! — в летающую лабораторию. Вероятно, позже поручат спроектировать специальный аппарат, мы должны также составить свои предложения по программе предстоящих исследований. Исследования наша фирма будет вести совместно с метеорологами из их НИИ. Ну, наконец, нам предложено собрать экипаж, в который должны войти, кроме, так сказать, штатных персон летного состава — это с нашей стороны — еще пять или шесть экспериментаторов-синоптиков. Ваше мнение, Робино?

— Мое мнение? Очень увлекательная афера, особенно для тех, кто никогда не впарывался в грозу, например, ночью в гористой местности…

— Подождите, Робино, ведь я не просто так вам все это рассказывал. Есть мнение — поручить эту программу вам. Понятно, я не настаиваю на немедленном согласии, до понедельника можете спокойно все обдумать, посоветуйтесь с Игорем Александровичем. Но в понедельник я должен знать — да или нет.

Подумалось — а почему эту программу предлагают именно мне? Может Генеральный снова решил поставить на такое гробовитое дело, кого «подешевле», как он нанял меня на испытание тех чертовых винтов?..

Когда я был еще совсем молодым, светло-зеленым пилотом, на любое предложение лететь, хоть на воротах, лишь бы на них поставили подходящий мотор, я не задумываясь отвечал: Готов! Но время и опыт не только положительного знака учат: хоть говорить — нет! куда труднее, чем бездумно объявлять — да! — это надо уметь делать. И Александров не случайно дал мне время подумать, спокойно принять решение.

Предположим, я откажусь, кого тогда поставят на эту работенку? Шефа? Едва ли. Юрченко? Возможно… Не стану сравнивать, кто из нас двоих опытнее или лучше, отчаяннее или расчетливее. Суть не в этом. Допустим, тот же Юрченко полезет в чертово облако и… не вылезет из него. Возможно? Вполне! Что будет написано в некрологе многотиражки, представить нетрудно, но какая пытка достанется мне? Не откажись от этой работы я, Юрченко бы не полетел и, ясное дело, остался в живых. Кто подставил человека?.. Конечно, я — не камикадзе, и накрываться на таком дурном испытании не имею ни малейшего желания. Но каким все-таки надо быть дерьмом, чтобы радоваться спасению своей шкуры за чужой счет… Скорее всего, я не совсем так размышлял в тот вечер, когда в дверь позвонили, отвлекая меня от невеселых мыслей. Никого я не ждал в то воскресенье и был крайне удивлен, когда обнаружил на лестничной площадке молоденького лейтенанта милиции. Он был не только молодой, но и весь-весь такой новый, что я подумал: вчера из училища, надо думать, выпущен.

— Извините, я не ошибся, вы — гражданин Робино? Странно, почему он обращается ко мне так — гражданин? Это была первая реакция на появление милицейского чина.

— Вы не ошиблись. Робино — это действительно я. Он помялся и спросил:

— Может позволите войти?

— У вас есть полномочия? Ордер или какая-нибудь другая бумажка, что полагается в подобных случаях?

— Что вы! Какой ордер, я пришел сам по себе… правда, с неприятным известием. Дело в том, что третьего дня подстрелили Агафонову. Она сейчас в больнице, я у нее был…

— Погодите, а кто такая Агафонова? Какое я могу иметь отношение к ней?

— Вы не знаете Агафонову? Любу Агафонову, старшего сержанта? Не может быть.

И тут только до меня пошло, о ком шла речь. Лейтенант явился ко мне, потому что в не очень связном лепете Любы разобрал мою фамилию и упоминание о доме напротив станции метро… А дальше, как шикарно выразился юный сыщик, все было делом техники.

Рассказать толком о состоянии Любы он, к сожалению, не мог. Сказал только, что ранение досталось ей тяжелое — в брюшную полость. Стреляли какие-то гады, когда Люба пыталась угомонить разбушевавшихся на платформе юнцов, опасаясь за их жизнь — могли свалиться на рельсы. Лейтенант назвал номер больницы и долго извинялся за проявленную им инициативу.