Всеволод Вишневский - Матросы - Рассказы и очерки

Песня — полная лирики и героики. И тот факт, что здесь легенда отступила от подлинной хроники фронта, ничему не мешает…

А подлинная хроника фронта была у нас такой. Бойцы бронепоезда решили не оставлять тела Анатолия Железнякова на территории, которую захватывали белогвардейцы. Под охраной верных товарищей тело убитого героя было отправлено в центр революционного мира — в Москву. И в августовский день 1919 года гроб с убитым пронесли по улицам столицы, сквозь Красную Пресню и опустили в землю рядом с могилой начдива 16–й стрелковой дивизии Киквидзе, который погиб на Царицынском фронте, — опустили в землю рядом с могилой большевика Николая Баумана, погибшего в 1905 году…

Сейчас весна… Над могилой Железнякова стаял снег. В небе звенят серо–серебристые боевые самолеты. За стеной кладбища, на стрельбище, стучат пулеметы; с Ходынского поля ветер доносит пение молодых красноармейцев и раскаты ротных батальонных ответов: «Зрас–с!..»

Да, да здравствует жизнь!

Май 1938 г.

Мне выпало счастье и честь находиться в решающий период боев Первой Конной армии в ее рядах. Это была памятная осень 1919 года. Наша морская бригада только что закончила свой кольцеобразный путь, пройдя всю Украину и Крым. Нас оставалась едва треть из того состава, который начинал поход против Петлюры и немецких оккупантов.

Мы возвращались в ряды флота. Почти каждый стремился попасть вновь на тот корабль, на котором он плавал.

Я вернулся на свой корабль «Коммунист» — Волжско–Каспийской флотилии, действовавшей в районе Саратова — Царицына.

Вот строки из письма отцу, письма, которое отец разыскал теперь:

«Пять суток без газет, когда идут бои у нас под Питером и здесь у Царицына. Только сегодня (23 октября) получили газеты и радио. Поистине изумляешься Питеру. Энергия и энергия! Первый город в России! Судьба революции решается на фронте. Первый удар сделан. Да, деникинцы чаю в Москве пить не будут. Я видел добровольцев, которые шли на фронт на Волге, и новую красную кавалерию. Они дело решат…»

Вот это кратенькое, сохранившееся у меня письмо, оно точно передает мысли и настроения одного из сотен тысяч военных партийных бойцов, и когда приближение холодов поставило перед нами горькую необходимость вести корабли в базу, я, собрав группу моряков, предложил им: «Идем в конницу». Кто знает «универсальность» бойцов гражданской войны, в частности матросов, тот не удивится. На призыв откликнулось несколько человек. Оставил даже свои ложки–поварешки корабельный кок товарищ Калиберда. Пришлось преодолевать, однако, сильное сопротивление командования: «Забираешь ценных специалистов, а кто останется на кораблях?» Дилемма была серьезной. Тогда мы решили обеспечить до конца боеспособность и сохранность кораблей на зиму и программу, которую командир и судовой механик растягивали на ноябрь, декабрь, январь и февраль, выполнить в кратчайший срок. Понятие «субботник» у нас на флоте сливалось с понятием «авральная работа». Мы знали с 17–го года радость коллективного, тысячерукого, дерзостно–стремительного и веселого труда. Мы отгрохали все, что полагалось, идя на зимовку к базе. Таким образом, мы были лишены возможности сразу сойти на берег и прийти в 4–ю или 6–ю кавдивизии. Поставив корабль на зимовку в Нижнем Новгороде, мы начали гнать вновь на юг через Москву.

Покидаем города РСФСР. Холодные, ощеренные, обернувшиеся к югу и западу. На ходу, в ночь пересадки, я забегаю к друзьям, чтобы узнать о своих собратьях, с которыми вместе шел в Октябре. Убит — где–то на Дальнем Востоке; тот — где–то на Украине… Все в порядке вещей. И второе торопливое письмо отцу:

«Дух прекрасный, сил много. Скоро услышите о нас. Украина восстает, и наше дело ударить белых в лоб. Отдавать Украину снова не намерены. Удастся — приеду домой, но после фронта. У нас тысячи кавалеристов и казаков, нам все равно, начали и кончим. Война жестокая. В плен не берут и не сдаются. Мне пока везет, хотя был ранен…»

Моя группа летела так, как могут лететь добровольцы на фронт. Где на паровозе, где в каком–нибудь особом составе. На ходу заводили дружбу, на ходу обретали смертельных врагов. («В этот вагон категорически нельзя». — «Убьем, посторонись, нам по делу».)