Геннадий Падерин - Таштагольская история

Вместе с Дубыниным — семеро. И что показательно: из семерых только двое — сам Дубынин да еще Владимир Никифорович Власов — научные сотрудники Института горного дела, остальные — люди, непосредственно связанные с производством.

Семеро соавторов, боевая дружина, которую ждет сегодня поле брани там, на полукилометровой глубине под Таштаголом. Им, семерым, делить и славу, если господь бог соблаговолит ниспослать ее, и синяки с шишками, вероятность которых отнюдь не исключена. Предстоит ответственнейший экзамен.

Собственно, он уже начался: вчера они встречались с будущими экзаменаторами в здешнем Дворце культуры. Рассказывали о своих поисках, об особенностях разработанной ими системы, отвечали на вопросы. Из своих местных горняков пришли, как и ожидалось, все, кому не в смену. В числе гостей были и «побратимы» с таких же, как Таштагол, рудников Горной Шории, и соседи из Хакасии, и дальние посланцы — из Нижнего Тагила, с Горы Благодати, из-под Караганды.

Готовясь к встрече, Дубынин и его товарищи развешали на стенах фойе чертежи, диаграммы, схемы, рисунки, фотографии, рассказывающие о новой технологии. Вся эта «наглядная агитация», как про себя окрестил ее Дубынин, привлекла самое пристальное внимание собравшихся. Разглядывали, обсуждали. Переговаривались вроде бы негромко, но голосов было много, они наслаивались один на другой, и фойе наполнилось басовитым гулом.

Дубынин вслушивался в этот гул с ревнивым чувством, ему казалось почему-то: основная, ведущая нота в голосах — недоверие. Видимо, его все же царапнули слова, которые кто-то произнес со смешком у него за спиной при входе во Дворец культуры:

— Много зевак собрали таштагольцы на свой первоапрельский розыгрыш!

Шутка — а все равно осадок на душе. Надо же было случиться такому совпадению, что начало эксперимента в самом деле пришлось как раз на первое апреля. Апрель — никому не верь!

Чертежи, диаграммы, схемы, рисунки — Дубынин смотрел на них теперь со стороны, пытаясь поставить себя на место людей, которые видят все это впервые. Что же, и он, пожалуй, отнесся бы к чертежам и схемам с известной долей скепсиса, сказав себе: мы еще побываем в шахте, еще поглядим на новую технологию в действии, а то ведь и так может быть, что у изобретателей все гладко на бумаге, да забыли про овраги…

Главный «овраг», конечно, — отказ от участия в работе девятнадцати блоков. Как-то им удастся через него перепрыгнуть?..

Дубынин глянул в последний раз из окна гостиницы на верхнюю площадку копра, вздохнул: пора. И усмехнулся, поймав себя на суеверной мысли: лучше бы начать эксперимент не первого, а, скажем, второго апреля. Или третьего. Или вообще не в апреле, а в мае.

…Клеть скользнула вниз, до отказа набитая людьми в брезентовых костюмах, касках, резиновых сапогах. Все молчали, поглядывая на мелькающие лампочки, которые выхватывали на мгновение из тьмы своды отработанных штолен.

Равномерно гудели моторы, журчали грунтовые воды. На плечо Дубынину капало с потолка клети, но отодвинуться было некуда.

— Все же много под землей водички, — пробормотал кто-то рядом.

— Каждые сутки по пятьсот кубов на поверхность откачиваем, — раздалось в ответ.

Дубынин узнал по голосу директора рудника Громадского, сказал ему:

— Хорошо бы, Вениамин Иванович, рассказать гостям про историю с бетонированием стоков.

— И о трапах бы тоже, — подхватил чей-то незнакомый голос.

— О большегрузных вагонах…

— О доставке взрывчатки…

— О телефонизации…

— Может, тогда и о подземных туалетах заодно? — со смешком отозвался Громадский.

Дубынин сказал в раздумье:

— А знаете, Вениамин Иванович, все новшества, эти и многие другие, представляются нам, каждое в отдельности, вроде бы мелочами, но ведь получается по закону диалектики: количество перешло в качество, условия работы в шахте стали совершенно иными, и это, в известной мере, открыло дорогу новой технологии.

— Пожалуй, — согласился Громадский. — Только мы же для гостей другую программу наметили.

— Программа не догма, — вмешался Сергей Васильевич Богодяш, представлявший в комиссии горняцкий коллектив Горы Благодати. — Показывайте нам все, чем не грех похвалиться, а изъяны мы и сами увидим.

Клеть начала плавно тормозить и, наконец, остановилась напротив ярко освещенного, уходящего вдаль туннеля с высокими бетонными сводами, с бетонированными тротуарами, с рельсовой колеей между ними. Всякий раз, вступая под эти своды, Дубынин горделиво говорил себе: «Чем не метро?». И сейчас ему было приятно услышать, как Богодяш произнес уважительно: