— Ремешок мой отдай.
Учитель взял у Рультынэ кожаную бечеву и бросил на дорогу. Старик подобрал её, но в тот же момент подхватил с дороги камень и метнул его в учителя. Камень попал в ногу, в самое колено.
Учителю пришлось надолго слечь, нога у него сильно распухла. Он лежал рядом с Эйнесом, Рультынэ ухаживала теперь за обоими. Эйнес скоро пришел в себя, начал поправляться. Когда мать стала расспрашивать его, рассказал, что у него даже и мысли не было о добровольной смерти. Учитель так радовался выздоровлению Эйнеса, что и про ногу свою забывал. Но занятия пришлось на время прервать: учитель не хотел, чтобы в ярангу набивалось много ребят, Эйнесу нужен был свежий воздух.
Когда же Эйнес немного окреп и учитель решил возобновить занятия, к нему пришло только трое учеников Гоном, Кэлевги и Тылык.
— Где же все остальные? — спросил учитель.
— Одни уже уехали, другие собираются, завтра уедут, — ответил Тылык. — Меня тоже завтра отец отвезет.
— Куда?
— В тундру, к оленным чукчам. Здесь мяса мало, совсем охота плохая.
— Так, ясно…
Всеволод Ильич несколько секунд лежит с закрытыми глазами, а затем спрашивает:
— Скажи, Рультынэ, бывали раньше годы, когда охота была такая же плохая?
— Бывали, Севалот, конечно. Ещё хуже бывали. Годы разные бывают, один на другой не похож.
— А отправляли детей к оленным чукчам?
— Нет… Ну, может, некоторые отправляли, у кого поблизости где-нибудь оленные родственники есть. А так, чтобы сразу столько детей отправлять, — нет, этого не было.
— Значит, опять шаман действует. Не успокоился ещё старый черт!
Гоном придвигается поближе к учителю и тихо говорит:
— Это он, я слышал, как он отца пугал.
— Чем же он пугал?
— Говорит, что, как только пароход придет, русский учитель всех детей капитану отдаст. А капитан в Хабаровск нас увезет.
— Интересно! Зачем же я стал бы вас отдавать?
— За деньги. Эвынто говорил, что тебе за нас деньги дадут. «Для того, — говорил, — он их и учит. Разве здесь ученые нужны? Здесь без ученья жили, без ученья и проживут. Охотнику, — говорил, — грамота не нужна, ему меткий глаз нужен. А от грамоты глаза устают, слабеют. В Хабаровске дело другое, там грамотные нужны. Там, — говорил, — за неграмотного хороших денег не заплатят».
— Нечего сказать, отличный бизнес он мне придумал. Что же я, торговец живым товаром, что ли?
— Да. «Везите, — говорил, — всех школьников в тундру, в горы. Пускай там переждут, пароход у нас долго не простоит. Увезите, пока пароход не пришел. А скажем, что ребята тощать стали, вот и пришлось их к оленным чукчам отвезти».
— Какой мерзавец! Какая подлая тварь! — Всеволод Ильич резко приподнимается, садится, морщится от боли. — А тут эта проклятая история с ногой!.. Ну, ничего, мы ещё посмотрим, чья возьмет! Скажите, ребята, вы верите этому старому обманщику?
— Нет! Нет, не верим!
— А мне верите? Учиться хотите?
— Тебе верим. Хотим учиться. Вчера, когда Ринтувги увозили, так он даже драться стал, не хотел уезжать. Его связанного увезли.
— Тогда всё в порядке. Ну-ка, друзья, помогите мне перевести на чукотский такое письмо: «Уважаемый товарищ Атык, прошу тебя зайти ко мне по важному делу…»
Коллективными усилиями перевод был сделан, и Тылык записал его. Учитель велел отнести записку отцу, а по дороге забежать к дяде Мэмылю, попросить и его, чтоб зашел.
И вот Тылык приносит отцу записку.
— Слушай, письмо я тебе принес.
— Письмо? — удивленно переспрашивает Атык. — Говорящую бумажку?
— Да.
— Что же она говорит?
— Вот слушай: «Уважаемый товарищ Атык, прошу тебя зайти ко мне по важному делу. Зашел бы к тебе сам, да не могу, нога ещё сильно болит. Всеволод Вербин».
Атык слушает записку, как слушают музыку. Ему очень нравится. Но, убедившись, что сын закончил, он спрашивает:
— А зачем там стоит моё имя?
— Так ведь это тебе письмо!
— Мне?!
— Конечно, тебе. Вот видишь, тут так и написано: «Уважаемый товарищ Атык».
— Ты смеешься, Тылык. Смеяться над отцом — это очень нехорошо. Я могу рассердиться, и тогда будет совсем нехорошо.
— Да вовсе я не смеюсь, это тебе письмо. Тебе!
— Говорящие бумажки пишут только тому, кто умеет читать. А я не умею. Где ты взял эту бумажку? Кто тебе дал её?
— Это ничего, что ты не умеешь читать, — ведь я тебе прочел, значит, ты теперь знаешь всё, что тут написано. А дал мне это письмо Севалот, наш учитель.
Тылык давно уже умеет правильно произносить имя учителя, но он нарочно подражает сейчас произношению отца и других охотников. Тылыку кажется, что так отцу будет понятнее.
Читать дальше