Лев Успенский - Пулковский меридиан

Молодой человек, откинувшись на спинку легкого кресла, небрежно покачивался, покуривая…

«Ста-ли чи-жи-ка ло-вить, — напевал он про себя, —

Да-бы в клетку по-са-дить…

Чу-чу! Не хо-чу…»

— Вы русский человек, Гурманов? — спросил он вдруг резко. — Считаете себя русским?

Аркадий пожал плечами.

— Кем я считаю себя — это не играет существенной роли, — кисловато проговорил он. — В моем амплуа трудно настаивать на национальной принадлежности… Хотя, скажем так: нет, я не русский. И — не англичанин… к сожалению… Я — гражданин мира! Впрочем, в России, когда она была еще не только географическим понятием, мне жилось неплохо… Да, я — гражданин мира. Космополит…

— Олл райт! — одобрил Макферсон. — Что же тогда вас заботит? Я был уверен, что вы прошли этот приготовительный класс… Скажу вам просто, Гурманов: я не «великий эконом», но… Возьмите мануфактуру папы… Она находилась в России; во главе ее стоял йоркширец, а большинство акций было в руках французского капитала… Да, Луи Дюфур, господин Шнейдер, господин Рамбулье и прочая шушера… Спрашивается — каким же капиталистом был отец: русским, английским, франко-бельгийским?

И что вас заботит? Россия, Финляндия, Эстония, Армения… Экая чушь в конце концов! Разве эти границы важны сегодня? Есть — мы, и есть — они; вот это и есть главная пограничная линия… Вселенная просторна для миллионов рабов, но в ней тесно даже двум владыкам! Пять лет, десять лет — в мире останутся две, ну три могучие державы… И сколько бы их ни было — нам с вами в них найдется место… Мой кузен фон-дер-Варт воевал против нас не один год. Но вот он побежден, и Кэдденхеды делают все, что от них зависит, чтобы оказать ему помощь… Если завтра мне выпадет на долю бежать за океан, я найду пристанище и в Америке, и в Японии… Меня возьмут в тамошние конторы; меня женят на заокеанских невестах… Я — «Макферсон, могущий стать Кэдденхедом»… А если мы с вами сейчас сядем на финский поезд, подъедем к Белоострову и, разувшись, перейдем вброд Сестру-реку (я в ней ловил когда-то раков!) да двинемся на Дибуны? Выдадут за нас большевики тамошних девушек?

Так какая вам, клянусь дубом, тиссом и терновником, разница, кто подписывает чеки, которые не доходят до вас, — Уинстон Леонард Черчилль или Вудро Вильсон? Поверьте, они поделят вас и не поссорятся при этом!

Кстати, о Дибунах, Гурманов! Что все же вы знаете о семье Жерве? Елену Николаевну я видел сегодня тут, в трамвае… Я отвернулся, и она не узнала меня: около нее был этот японец. А где старик? Остался и служит красным? Не понимаю этого! А Левушка? Учится в Петрограде? Удивительно! Ага, смотрите… Вы дождались!

Солнце сияло над Брунспарком. За окном все искрилось в его полуденном вешнем блеске. Толстый Борис Краснощеков перестал притворяться фланирующим туристом. Выпучив рачьи глаза, отмахиваясь от взволнованного шуцмана, он перебегал от сугроба к сугробу, прицеливался аппаратом, переводил кадры, щелкал, перезаряжал…

По дороге из города катился целый кортеж машин. В двух передних виднелись воротники и меховые шапки каких-то солидных людей, боа и дамские шляпы… Внутри следующей поблескивало золото погон, серела одна или две генеральские папахи.

Шуцман хотел было схватить журналиста за рукав, но вдруг остолбенел и вытянулся, как изваяние, над дорогой. Русские генералы — шут с ними в конце концов! Но за русскими вслед ехал господин полицмейстер Вирениус; это было гораздо существенней! А за Вирениусом вслед катилась еще одна машина, и икры Шуцмана задрожали… Там за стеклом близко склонились друг к другу две головы… и одна из них была головой спасителя Финляндии господина Маннергейма!

Машины прошипели по мокроватому апрельскому снегу. За ними остались пышно развороченные белые колеи. Аркадий Гурманов глядел в окно со смесью легкой досады и удовлетворения на лице… Да, все-таки выследил, узнал!.. Вот, пожалуйста: ни одного репортера, кроме Борьки!.. Но в то же время — подумать: экая важность! На кой шут теперь это все? Подарить Краснощекову? «Нам нужен в Прибалтике наш губернатор!» «Наш!» А чей это — наш?

Он обернулся несколько сконфуженно и, не глядя в глаза Макферсону, начал доставать из кармана записную книжку — так только, чтобы не показать смущения. Макферсон, качаясь на кресле, смотрел на него не поймешь как, — то ли с сочувствием, то ли с насмешкой…

— Так-с, Гурманов! — проговорил он, наконец, — не тот вы теперь, не тот… засасывает провинциальное болото! — Ну, давайте займемся делами… Общие представления у меня обо всем есть. Вы должны дать мне детали… А это «историческое совещание»?.. Ну, что же? Пусть совещаются. Зачем же мешать?