Геннадий Скобликов - Лира Орфея

— Хорошо, может, и прав ты, — согласилась, выслушав его доводы, Лида. — Останусь, потерплю и еще.

О каком-то возможном совместном их будущем не заговаривали ни он, ни она. У них и никогда еще, ни единого раза не бывало разговора об этом.

Два или три раза после этого приходил он к Лиде домой. Делал он это специально: им нечего таить свои встречи, пусть ее мать видит. Полина Герасимовна, пока он стоял на кухне и ждал, когда оденется Лида, не выпускала изо рта папиросы. На него она вообще не смотрела.

Потом Лида пришла к нему на КПП, вместе с Верой.

— Мать видеть тебя не хочет, так и сказала. Она разрешает мне встречаться с тобой, но только не дома.

— Идемте к вам. Мне с ней надо поговорить.

— Не надо, Максим.

— Тогда давай больше вообще не встречаться.

И они пошли. Лида с Верой остались на улице, а он вошел в дом. Настроен он был, можно сказать, решительно, хотя толком и не представлял, что хочет услышать он от Полины Герасимовны и что намерен ответить ей сам. Единственное, он знал, что при случае не постесняется сказать ей несколько ясных слов... за ее, так сказать, материнскую чуткость и любовь к Лиде: в конце концов, всему бывает предел.

Он постучался и, не дожидаясь ответа, вошел. Полина Герасимовна сидела на своем месте на кухне и нервно, тяжко курила. Сколько же времени прошло с тех пор, как ушли отсюда Лида и Вера, пришли к нему в часть, а она тут все никак не могла успокоиться? И вид у нее сейчас был — глубоко несчастного человека.

И это состояние Полины Герасимовны привело его в замешательство. Встреть она его как-нибудь злобно, руганью, он, наверное, был бы больше готов — че́м ей на это ответить. Но она почти даже и не посмотрела на него и ничего не сказала. И он почувствовал себя в чем-то действительно виноватым. Хотя и не мог понять — в чем.

— Простите, Полина Герасимовна, что я опять пришел к вам, — вежливо и виновато начал, волнуясь, он и произнес в том же сверхвежливом духе совсем неожиданную для себя свою извинительную речь, которую после никогда не мог вспомнить без стыда за себя самого. Смысл же этой сверхвежливой его речи сводился к тому, что хотя ему и стыдно говорить это ей, Лидиной маме, но он все-таки вынужден сказать, что она, Полина Герасимовна, несправедлива к ним, и что она зря их подозревает во всем недостойном и т. д. и т. п. И, говоря все это, он, наверное, думал, что не может же она, Полина Герасимовна, не поверить в конце концов его искренности и не мучить больше ни Лиду своими напрасными подозрениями, ни себя. Действительно, единственное, чего он больше всего хотел бы в эти минуты и вообще во всей сложившейся ситуации, — это чтоб восторжествовала в конце концов истина и чтоб и ни Лида, и ни Полина Герасимовна не страдали больше ни за что.

И Полина Герасимовна выслушала все, что он ей тут сказал. А потом и ответила, глядя ему прямо в глаза:

— А я не верю тебе. И ей тоже не верю. И не хочу, чтоб ты ходил к ней. В мой дом может ходить только тот, кто будет жениться на моей дочери. Вот и все. Она осталась у меня одна, и я хочу сделать все, чтоб она была счастлива. Вот тебе и все мои слова...

Что ж, это-то он и раньше в общем-то все понимал. Она — стареющая больная женщина с плохо сложившейся личной судьбой. Старшая дочь замужем за человеком, которого она, Полина Герасимовна, просто не терпит. Поэтому все в ее нынешней жизни и связано с Лидой и она только и думает о ее удачном замужестве, по всем статьям. А тут он, солдат из соседней части, тоже себе — жених!.. И все-таки такой вот — лобовой постановки вопроса он, конечно, не ожидал.

— ...Ну, что ж, простите, Полина Герасимовна, что я принес вам столько неприятного, — ответил он ей на это, решив, что, видно, надо и в самом деле как-то все это кончать. — Оставайтесь и живите спокойно, больше я не приду уже к вам. Только прошу вас: не обвиняйте напрасно вы Лиду, ни в чем и ни перед кем не виновата она.

Но Полину Герасимовну не поколебали и не растопили и эти его слова, она все так же жадно курила свой «Беломор» и смотрела куда-то в пространство. И лицо ее было как каменное.

И он попрощался и вышел.

Лиде он передал весь их короткий разговор с Полиной Герасимовной. Сам он тоже все еще находился во власти вдруг принятого решения, и он то же самое сказал и Лиде. Он сказал, что — да, ее мать по-своему права, и, наверное, лучше им не встречаться.

Он ждал, конечно же, что Лида будет ему возражать; но она ничего не говорила. Она плакала, уткнувшись Вере в плечо.

— Да я и так все равно пока не смогу приходить, — сказал он, стараясь смягчить ситуацию. — Через неделю я еду надолго в командировку.