Василий Ганибесов - Старатели

От конторы он прошелся вниз, не без труда разыскал в группе избушек дом Данилы Жмаева и, отбиваясь ногою от наседавшей на него бурятской собаки, вошел в кухню.

Данила сидел за самоваром. Увидев парторга, он осторожно поставил блюдце с чаем на стол и поднялся с лавки навстречу гостю.

В комнате Данила казался еще крупнее. Был он широкоплеч и немного сутуловат, как и большинство шахтеров. Очень смуглый, черноглазый и в буйной шапке вьющихся волос, он сошел бы за цыгана, если бы не русский, короткий и мягко очерченный нос да круглые, румяные, с ямочками, щеки и массивный подбородок. Когда Данила улыбался, казалось — у него светились и улыбались одновременно и глаза, и зубы, и ямочки на щеках, и разлетистые брови.

Усольцева пригласили к столу. Данила, даже сидящий, все еще был высок и, очевидно, стеснялся этой своей массивности. Он смущенно застегнул воротник синей косоворотки.

— Как же она узнала-то про нас? — спросил он, приноравливаясь ухватиться за крохотную дужку чайной чашки. Но дужка эта была не по его руке; тогда он, украдкой взглянув на Усольцева, захватил чашку, как наперсток, большим и указательным пальцами и облегченно заулыбался.

— Кто узнала? — переспросил Усольцев, не показывая, что он видел неловкую возню с чашкой.

— Москва-то?

— Ну... как же: она получает, от нас золото, шлет нам деньги, товары, оборудование — как же ей нас не знать?

— Верно, — согласился Данила, с удовольствием, заметив, что Усольцев сказал про Мунгу «нам».

— Ты пей веселее, — угощал он Усольцева, легонько придвигая к нему чайник и кувшин с молоком и тем показывая, чтобы он уже сам распоряжался этими хрупкими и неудобными предметами.

— Пью, — сказал Усольцев, расстегивая тугой воротник френча. — Хозяйка-то у тебя где?

— Настя-то? А вот она, — Данила засмеялся, показывая за плечи Усольцева. — Она у меня незаметная.

Усольцев увидел стоявшую в стороне молодую женщину. Настенька Жмаева — маленькая, шустрая и веселая, с такими же сочными румяными щеками, как и у Данилы, — подала Усольцеву руку и бойко взглянула на него, смешливо морща беленький, очень подвижный носик.

— Петьку, наверно, хочет показать, — сказал Данила, подмигивая Усольцеву. — Ишь, юлит.

— Спит он, — краснея и счастливо улыбаясь, сказала Настенька. — Ну, пойдемте уж... Только тихонько, — позвала она мужчин, будто уступая очень настойчивым просьбам.

Данила, показывая на занавешенную дверь в горницу и так же счастливо улыбаясь, сказал:

— Сын...

Настенька была уже там. Она поставила лампу на стол, осторожно раздвинула на зыбке занавески и посторонилась, показывая спящего мальчика.

Данила неловко и грузно топтался около зыбки.

«Гигант какой! — подумал Усольцев, восхищенно разглядывая широкую спину Данилы. — Нет, этот повезет. Повезет... Этот повезет!..»

И Усольцев почувствовал, как тает, уходит куда-то тревога за прииск и старателей. Весело шел он домой после разговора со Жмаевым. Он чувствовал, как через Данилу какими-то невидимыми нитями он уже связался и породнился со всеми людьми прииска и оттого ощущал в себе веселую силу.

На следующий день Усольцев с утра ушел на «Сухую». Он пробыл там утреннюю раскомандировку, спустился в шахту, дождался начала работ и, натыкаясь всюду на глухую стену саботажа и сопротивления, понял, что вчерашний план его — терпеливо высидеть в шахте и «докопаться до корня», как он записал в блокноте, — сорвался. Взбешенный вылез Усольцев наверх, не останавливаясь пробежал около километра от «Сухой» и немного остыл только в холодном стволе глубокой 14-й шахты.

В стволе шахты было темно, сыро и зябко, пахло гниющим деревом и сероводородом.

Усольцев осторожно спускался.

Почему-то казалось, что лесенка прервется, нога повиснет в темной бездонной пустоте, — и тогда сорвешься и полетишь куда-то в страшную, неведомой глубины пропасть. С непривычки и от напряжения ноги в коленях дрожали.

Но вот послышались тяжелые вздохи насоса, людские голоса, и Усольцев вступил на последнюю площадку. Еще десяток скользких, обшарканных грязными ичигами и сапогами лестничных перекладин — и майдан, шахтовый двор. Отсюда, с майдана, начинается подземное царство старателей.

На майдане шла горячая суетня. Из полутемного коридора рысцой бежали откатчики. Вихляя и будто приплясывая, они гнали по выкатным доскам одноколесные тяжелые тачки к стволовому зунфу, броском опрокидывали песок в бадью, выдергивали тачки на подмостки майдана и спешили назад.